Выбрать главу

— Будем пить через дудку, — объяснил он и протянул мне тоненькую трубочку.

Потрескивал костер, шумела где-то, порвав ледяной затор, вода, нарастая, катился откуда-то издалека гул самолета. На тяге меня этот гул обычно раздражает, а сейчас он почему-то даже казался мне приятным. Я с наслаждением потягивал из котелка чай, когда Федор неожиданно, совсем по-собачьи, наклонив голову, настроил ухо в темноту, в сторону бора, и даже рот полуоткрыл, чтобы лучше было слушать. Я тоже прислушался. Из темноты донесся знакомый шум больших и сильных крыльев.

— Сел один! — кивнул Федор. — Начинают слетываться!

Мы еще долго вслушивались в лесные звуки, надеясь, что в таинственной темноте снова раздастся посвист крыльев. Воображение рисовало картину, как из чащи, раздвигая мощной грудью слабые ветки, вылетит бородатый северный павлин и усядется на развесистом сосновом суку, по-хозяйски пройдет по нему туда и обратно и замрет в ожидании зари, прижавшись к стволу. Но все было тихо, только сонно перекликались лягушки да все так же напористо шумел поток.

Я не знаю, о чем думал в этот момент Федор. Но я, услыхав глухаря, опять вспомнил о лукавом тувинском боге. Да и как его было не вспомнить. Уж что-что, а успех в охоте по глухарю настолько зависит от того, повезет или нет, что волнение невольно охватывает тебя еще задолго до выхода на ток.

Мне очень хотелось добыть глухаря. Поэтому я не только вспомнил о Пусе, но и достал его из патронташа и посадил на моховую кочку, чтобы таежный идол подышал лесным запахом, посмотрел на звезды и послушал, что делается вокруг. Потом я не поленился — отрезал от колбасы кружочек, обжарил его и мазнул им Пусу по губам. Тувинцы не рассказывали мне, какая именно связь существует между жареным салом, струганой деревяшкой и слетающимися на токовище птицами. Но я и не особенно допытывался до этого. Мне было интересно соблюсти древний ритуал.

Время между тем уже перевалило за полночь. Но было еще по-прежнему темно. Ущербленная луна, обойдя небо, склонилась над лесом в другой его стороне и, прячась за пушистыми сосновыми ветками, почти не давала света. Из болота потянуло туманом. В просветы между деревьями было видно, как из бездонной черноты неба вниз то тут, то там бесшумно падали звезды. Не долетев до земли, они бесследно пропадали в ночи, протянув за собой длинный блестящий хвост. Звезда гасла, а хвост еще белел коротенький момент и потом тоже гас, словно тонул.

Федор пошевелил палкой головешки в костре, подсунул на огонь недогоревшие ветки, зачерпнул в чайник воды и снова повесил его над костром.

Ночь дышала дремотой и покоем. Ветер затих совершенно. Деревья стояли не шелохнувшись, и даже языки пламени, всегда живые и трепетные, казались усталыми и медлительными. Они словно нехотя расползались по веткам и гасли, едва слизнув с них сухие хвоинки и бурые завитки надтреснутой коры. Тускнел жар, покрываясь седым пеплом, подергиваясь, словно в агонии, то синими, то пунцовыми тенями.

Мне почему-то вспомнилось, как много лет тому назад мы с Федором вот так же, подбираясь к глухариному току, заночевали в лесу. Весна тогда была холодной, и кругом в лесу лежал снег. И устраиваться нам тогда пришлось на снегу. Мы сложили нодью и уснули, примостившись по обе стороны от огня. Под утро у меня невыносимо озябла спина, и я проснулся. Быстро поднявшись, я стукнул по нодье сапогом. Она высыпала в небо сноп искр и занялась веселым огоньком. И в этот момент я увидел Федора. Он лежал на спине. Его мохнатая меховая шапка, усы, брови были густо покрыты инеем. Мне показалось, что он не дышит. Я вскрикнул, Федор приоткрыл глаз, покосился на меня, посмотрел на небо, снова закрыл его и недовольно проворчал:

— Чего кричишь? Рано еще.

Я облегченно вздохнул и уселся возле нодьи. Волнение, охватившее меня минуту назад, было настолько сильным, что я уже не смог сомкнуть глаз до рассвета. А Федор спал безмятежно и сладко, будто лежал не в снегу, не на жестком колючем лапнике, а у себя дома, на теплой и мягкой постели.

Чайник вскипел второй раз. Из носика его выплеснулась сердитая струйка. Костер зашипел. Внутри чайника что-то ласково и приятно заклокотало.

— Нам пора, — сказал Федор и встал.

— А для чего чай кипятил? — спросил я.

— С охоты придем, испить захочется. Не хлебать же болотину.

Федор накрыл чайник крышкой, отнес его в муравейник и засыпал хвоей.

— Придем — еще теплый будет, — сказал он.