— Стреляй, каналья! Утки летят!
Над шалашом показалась сухая фигура Журикова. На фоне неба было видно, как Журиков не торопясь поднял ружье и выстрелил по табунку сразу из обоих стволов. Две утки, перевернувшись, тяжело плюхнулись в воду.
Увидев такое, Иван Семенович от волнения чуть не вывалился из лодки. Даже ему самому не часто удавалось сделать столь удачный и красивый дуплет.
«Везет же дуракам! — с завистью подумал он. — Нескладный, нескладный, а изловчился. Теперь, наверно, от радости еле дышит!»
В этот момент он ощутил вдруг какую-то особую неприязнь к Журикову. А тот, ничего не подозревая, проворно продолжал опустошать патронташ, отвешивая заряды налево и направо.
Утиный лёт начался активно. Над водой со свистом пролетали стайки чирков. С тяжелым шумом проносились матерые. Кулики, снявшись с песчаной косы, протянули над плесом длинной вереницей.
Журиков чаще мазал. Но иногда, Ивану Семеновичу это отлично было видно, встреченные его выстрелами утки со свистом шлепались на плес залива.
— Стреляй, стреляй, знаю, чем это кончится! — успокаивая себя, заговорщически приговаривал Иван Семенович. — Теперь от охоты тебя и за уши не оттянешь. Забудешь и думать о своем домино!
Взошло солнце. Осветило землю и пригрело сверху нежарким ласковым осенним теплом. Туман пополз в низины. Лёт потихоньку стал ослабевать. А скоро и совсем прекратился. В прозрачной синеве утреннего воздуха наступили покой и тишина. Откуда-то послышалось мычанье коров. Свистнул мальчик-пастух и щелкнул кнутом. Иван Семенович причалил к камышу. Охота закончилась. Он понимал это. Но ему хотелось еще сильнее разжечь Журикова, и он решил: «Буду вытаптывать. Надо ему часика два еще пострелять»… Он поднял голенища сапог и решительно полез в заросли. В нос ему ударил знакомый запах болота. Вода замочила его до пояса. Он сделал несколько шагов, пробираясь через густую осоку, и неожиданно провалился в трясину. Хватаясь за камыши, Иван Семенович еле вылез на сухую кочку. От натуги заныло под ложечкой, застучало в висках.
— Тьфу, пропасть! — выругался он и подумал, тяжело переводя дух: — Надо, однако, поосторожнее. Эдак пузыри пустить можно!
Но делать было нечего, утка в траве сидела крепко, и, чтобы поднять ее на крыло, ему пришлось лезть в камыши снова.
Часам к двенадцати, облазив все болото, он убил чирка и крупного крякового селезня. Журиков, по его предположению, должен был к этому времени настрелять раза в три больше. Теперь он, правда, стрелял все реже и реже, но Ивана Семеновича это только радовало. «Патроны жалеет, — щуря глаза, с улыбкой думал он. — Захватил азарт, небось ждет, когда матерая повалит. А того не знает, пугало огородное, что теперь до сумерек всякой охоте шабаш! Ну жди, жди!»
Он залез на высокую кочку и пристально стал вглядываться в сторону шалаша. Журиков, во весь рост поднявшись над своим укрытием, махал кому-то носовым платком.
— Давай сюда!.. — долетел до Быкова его голос.
— Эге…го! — весело откликнулся Быков. — Ты чего?
— Давай сюда! — повторил Журиков.
— Боится, что утки утонут! Чудак рыбак! — усмехнулся Быков и не спеша стал пробираться к шалашу.
У шалаша, в небольшой, невесть откуда взявшейся лодчонке с шестом в руке сидел парнишка. Рядом с лодкой на островке разоружался Журиков. Увидев Быкова, он чуть не плача запричитал:
— Ну где же ты, Иван Семенович? Голубчик! Я обкричался весь. И стрелял раз десять. Зову-зову, а тебя ни слуху ни духу! Разве так можно?!
— Ничего не слыхал, — честно признался Быков. — А что случилось? Подранка, что ли, упустил?
— При чем тут подранок? — махнул рукой Журиков. — Мне лодка вот так, позарез нужна. Насилу мальца дозвался!
— Зачем же спешка такая? — не понял его Иван Семенович. — Уток собрать всегда успеем, им ничего не сделается…
Журиков аккуратненько приставил к шалашу ружье, повесил на сучок патронташ и виновато улыбнулся:
— Утки мне тоже не нужны. Их у меня все равно жарить некому. Тут, видишь, дело какое. Сейчас времени-то сколько? Час? А мы с приятелями уговаривались еще в двенадцать собраться, козла морского забить. Получается — я тут, а они там! Чепуха получается! Ты уж извини, Иван Семенович, но мне отсутствовать никак не годится. Вот твое ружьишко, вот патрончики! И давай, давай, поехали, — заторопил он мальчишку, хватаясь за шест. — Эх, черт, опоздал я с этой охотой! Вечером увидимся. Обязательно заходи! — крикнул он Быкову и помахал рукой.
Иван Семенович от неожиданности растерялся, хотел что-то сказать, но, посмотрев на тощую, сутулую спину Журикова, изогнувшуюся под тяжестью шеста, понял безнадежность любых слов.