— Сколько? — спросил толстяк.
— Всего пятьдесят пиастров! Совсем даром! — выпалил продавец.
Толстяк противно расхохотался, запрокинув голову:
— Пятьдесят меллимов ей красная цена. Тут и на зуб положить-то нечего!
Я облегченно вздохнул.
— Давай счет, — потребовал он.
Затем сунул руку в карман и извлек оттуда пачку мятых бумажных денег. Заслоняя деньги от посторонних глаз, он стал отсчитывать требуемую сумму, нещадно торгуясь и препираясь с продавцом из-за каждой цифры, указанной в счете.
Я не сводил глаз с его денег, чувствуя, как в голове сами собой зарождаются преступные мысли…
Расплатившись, толстяк поспешно сунул остальные деньги в туго набитый карман. И тут я увидел, что одна бумажка, скользнув мимо кармана, плавно опускается на пол. Быстро нагнувшись, я на лету подхватил ее с ловкостью опытного карманника.
Наконец толстяк в сопровождении нескольких продавцов, с трудом тащивших его покупки, вышел из магазина и уселся в свою машину.
Послышался гудок, и великолепный автомобиль тронулся, словно увозя его снова на страницы журналов, где в отделе юмора и было его настоящее место.
Я тут же направился к продавцу:
— Получите за птицу! — и, завладев клеткой, кинулся на улицу.
Я чуть не бежал, поминутно оглядываясь, словно опасаясь погони. Только отойдя от магазина на приличное расстояние, успокоился и пошел шагом. В радостном возбуждении смотрел я на повеселевшую птичку, которая оживленно перепархивала с жердочки на жердочку.
Но вот она вцепилась коготками в прутья клетки и высунула наружу клювик, как бы прося меня о чем-то.
Я осторожно отворил дверцу. Обнаружив, что путь к свободе открыт, птичка выпорхнула из клетки.
Задрав голову, я следил, как она летит, исчезая в необъятных просторах яркого солнечного неба, и мне казалось, что я и сам освободился от оков, вырвался из мрачной темницы на волю. Я почувствовал, что обрел наконец желанный душевный покой…