Абдель Керим подошел к нему и, глядя в упор, спросил:
— Это ты несколько раз пытался поджечь кинотеатр?
— Да, я! — ответил тот наглым тоном.
Голова его была непокрыта, волосы растрепаны, борода всклокочена. Сквозь жалкие лохмотья джильбаба[49] проглядывало тощее тело. Казалось, он испытывает страшную жажду, и жажда эта иссушила его и превратила в ходячий скелет.
С минуту мой друг молча стоял перед этим человеком и смотрел на него, затем спросил:
— Но почему?
Человек поднял на него тусклые выцветшие глаза, в которых отражались ненависть и душевная боль, и сказал:
— Из мести…
— Какая месть? О чем ты говоришь? — с удивлением спросил Абдель Керим. — Я впервые тебя вижу!
— Но я-то тебя хорошо знаю! — возбужденно ответил тот. — Это ты разорил меня, пустил по миру мою жену и детей! Это ты меня погубил! Ты, ты, виновник всех моих бед!..
Посмотрев на меня, Абдель Керим воскликнул:
— Просто сумасшедший какой-то, ей-богу…
Внезапно возбуждение оборванца погасло, и голосом, в котором чувствовалась крайняя усталость, он пробормотал:
— Я в полном рассудке… Все, что я сказал, — чистая правда… — И уже совсем слабым голосом, добавил: — Твой кинотеатр разорил меня, сделал нищим. Из-за него я потерял возможность заниматься своим ремеслом…
— Что ты имеешь в виду? — с интересом спросил мой друг. — Скажи-ка толком!
Но тут незнакомец закатил глаза, его сухие потрескавшиеся губы судорожно сжались, в уголках искривленного гримасой рта показалась пена, и он повис на руках державших его людей…
Абдель Керим велел его развязать. Освобожденный от веревок человек опустился на пол, и голова его безжизненно упала на грудь.
— Я умираю с голоду… — прошептал он еле слышно.
Абдель Керим тихонько сказал что-то одному из билетеров. Тот бросился исполнять распоряжение. Виновник же всего этого переполоха лежал на полу в полуобморочном состоянии и только изредка бормотал что-то невразумительное.
Посланный скоро вернулся с порцией плова, завернутого в еще горячую лепешку.
Едва лишь ноздрей несчастного коснулся запах пищи, глаза его широко открылись. С жадным нетерпением протянул он руку, схватил лепешку, стал судорожно раздирать ее и, как голодный зверь, пожирать плов. В несколько мгновений он все уничтожил, не отрываясь выпил стакан воды, рыгнул, с довольной улыбкой погладил себя по животу и, утерев рот тыльной стороной ладони, снова протянул руку:
— Сделайте милость, угостите сигаретой!
Абдель Керим дал ему закурить. Человек с наслаждением затянулся и выпустил дым, нежно глядя на зажатую между пальцами сигарету.
Затем уже окрепшим голосом он сказал Абдель Кериму:
— А ты хороший человек!
Тут уж я не вытерпел:
— Да, он хороший, а ведь это его кинотеатр ты пытался поджечь!
Задумчиво глядя куда-то в пространство, незнакомец пробормотал:
— Ничего не поделаешь — судьба! Видно, на роду мне было написано стать преступником. — И он обернулся к Абдель Кериму: — Да, я виноват, по прощения у тебя просить не буду.
Он замолчал. Казалось, мысли его витают где-то далеко-далеко… И когда он заговорил, в голосе его слышалась печаль:
— Да, я преступник, заслуживающий суровой кары. Хотите сажайте меня в тюрьму, хотите убейте. Только умоляю, пожалейте моих детей — они ведь ни в чем не виноваты…
Мой друг остановился перед несчастным и, внимательно глядя на него, сказал:
— Вот что — расскажи нам свою историю, а уж потом мы решим, что с тобой делать. Почему тебе взбрело в голову сжечь мой кинотеатр?
Человек задумался, не отводя взгляда от Абдель Керима, потом на лице его появилось выражение мольбы. Он схватил Абдель Керима за руку, прижался к ней лицом и, рыдая, запричитал:
— О, моя злосчастная судьба! Горе мне, горе!
Абдель Керим стал вырывать у него свою руку. И когда это ему удалось, взял стул, сел и мягко сказал:
— Не плачь! Расскажи нам всю правду. И ничего не бойся. Честное признание облегчит твою вину.
Человек выпрямился, перевел дыхание и заговорил несколько спокойнее:
— Хорошо, я расскажу… расскажу всю правду. Я — Итрис, владелец волшебного фонаря. Вы, конечно, видели меня или хоть обо мне слышали. Когда-то я был знаменитостью в своем квартале. Просто меня невозможно узнать в таком жалком виде. Итрис, который находится перед вами, ни капли не похож на прежнего. Я был красив, хорошо одет, подтянут, выбрит, усы мои были лихо закручены кверху, а на голове красовался тарбуш[50]. Я ходил по улицам, неся за спиной свой драгоценный фонарь, украшенный чудесным орнаментом и мишурой, и дул в рожок. На его звуки со всех сторон сбегались ребятишки, крича и прыгая от радости. А как только я устанавливал фонарь, собиралась целая толпа. Ребятишки жадно рассматривали через стеклянные глаза диковинные картины и слушали мои рассказы о неведомых им событиях.
Мой волшебный фонарь пользовался успехом не только у детворы и подростков, но и у взрослых — старых людей и молодых, бедных и с достатком. Меня любили и уважали, и я получал щедрое вознаграждение за свой труд.
Сколько людей, бывало, стремились посмотреть редкие картины и послушать увлекательные рассказы о подвигах героев и легендарных воинов, о похождениях влюбленных, о святых, творящих чудеса!..
Говоривший умолк, отпил из стакана несколько глотков, уселся поудобнее. Он гордо поднял голову, глаза его заблестели, лицо преобразилось. Звучным голосом он продолжал:
— Рассказывать я умел. Никогда не преступал границ скромности. Мои рассказы не могли оскорбить слуха даже самой стыдливой девушки. Да и картины, которые я показывал, были весьма достойного содержания; повествуя о смелости и трудолюбии, они воспитывали в людях хорошие чувства, вдохновляли их на благородные поступки. Взять хотя бы мои рассказы о войне аль-Басусы, о Камар аз-Замане, Хадрат аш-Шарифе, Азизе и Юнусе[51], о святом аль-Бадави. И сколько других удивительных историй поведал я своим слушателям! Каждая находила отклик в их сердцах!
Я не только рассказывал легенды, но и пел сочиненные мною песни, перевоплощался в сказочных героев, воскрешая их подвиги. Порой мне чудилось, будто это я участвую в жестокой схватке и рублю врагов мечом аз-Зинати Халифа.
Сколько чудесных часов провел я, стоя у фонаря и показывая мою любимую серию «Утаенные розы»! Мне казалось, что я поверяю слушателям не чужое, а свое горе, свою печаль, веду рассказ о своих похождениях! Эти утомительные сеансы перед восторженной публикой приносили мне истинное наслаждение. Как жаль, что те дни никогда не вернутся! Они навсегда миновали и унесли с собой радость и цель всей моей жизни. Книга жизни моей захлопнулась в тот день, когда появился твой кинотеатр, господин. Это он погубил моих детей, заставил меня, главу семьи, добывавшего в поте лица свой хлеб, пойти на преступление…
Итрис немного помолчал, затем вновь заговорил:
— Что дал людям ваш кинотеатр? Может ли быть что-либо отвратительнее тех фильмов, которые здесь показывают?! Вы привлекли моих бывших скромных и чистых душой зрителей распутством и богохульством, а меня лишили возможности заниматься настоящим искусством… Я забросил свой фонарь в самый дальний угол. Пауки оплели его паутиной, и он стал похож на мертвеца, завернутого в саван. Теперь он уж больше не «волшебный», он мертв. Он погас.
Итрис допил воду и продолжал:
— Кино, которым вы так гордитесь, портит нравы и вкус людей, сбивает их с пути истинного. Почему же вы не считаете преступниками владельцев кинотеатров? — Глаза его горели от возбуждения. — Ну скажи, господин, кто из нас преступник — я или ты?
Лицо Абдель Керима страдальчески исказилось. Он стал взволнованно мерить комнату шагами; внезапно остановился перед Итрисом и начал напряженно вглядываться в его лицо, словно изучая, потом снова принялся ходить взад и вперед, о чем-то думая.
Наконец он подошел к Итрису и сел перед ним на стул:
51
Аль-Басуса, Ка́мар аз-Зама́н, Ха́драт аш-Шари́ф, Ази́з и Юнус — легендарные герои арабского эпоса.