— Поверни голову направо! Налево! Так! Теперь подними немного голову, посмотри на меня! Очень хорошо…
Тот послушно, как завороженный, исполнял все, что от него требовали. Абдель Керим похлопал его по плечу:
— Ну-ка, расскажи нам несколько своих историй. Говори так, будто стоишь перед зрителями. И не забудь при этом спеть одну из своих касыд[52]. За все это ты получишь щедрое вознаграждение!
Итрис вскочил. Он был взволнован. Неужели стрелки часов повернули вспять? Неужели возвратились прежние времена?
Ему, вероятно, почудилось, что перед ним снова ненаглядный фонарь, он даже нагнулся, словно хотел погладить его и коснуться губами.
Но тут же выпрямился, приосанился и начал декламировать звучным, внезапно помолодевшим голосом:
Итрис, казалось, забыл обо всем на свете… Говорил он очень складно, чуть нараспев, сопровождая свое повествование выразительной мимикой. Воодушевившись, он стал жестикулировать, временами подражал пению птиц или голосил, как плакальщик. Стул превратился в барабан, а палки билетеров — в мечи и копья…
Когда «сеанс» закончился, раздались аплодисменты. Абдель Керим подошел к артисту:
— Великолепно! Поздравляю тебя, друг! Я рад приветствовать тебя. Ты заслуживаешь щедрого вознаграждения. Если согласишься на мое предложение, можешь считать, что все твои невзгоды позади.
Утомленный представлением, Итрис вяло проговорил:
— Приказывай… Я сделаю все, что ты захочешь… Только заклинаю, не отправляй меня в тюрьму!
— Зачем в тюрьму? Мы отправим тебя в другое место.
И Абдель Керим обратился к одному из служителей:
— Проводи его в третью киностудию к режиссеру Шаабану!
Услышав слово «кино», Итрис подскочил и испуганно закричал:
— Нет, нет, господин, все что угодно, только не кино! Лучше уж тюрьма!
Но Абдель Керим сделал знак своим людям, и те поволокли беднягу, выкрикивавшего какие-то бессвязные слова…
Житейская суета разлучила меня на несколько месяцев с моим другом, и я ничего не знал о его делах. Но вот однажды, раскрыв утреннюю газету, я увидел в ней объявление, живо меня заинтересовавшее. Гласило оно следующее:
Только в кинотеатре «Будущее»
вы сможете посмотреть потрясающую
бытовую кинодраму
«Волшебный фонарь»
Впервые на экране замечательный актер
Аррис Итрис.
Пораженный, я несколько раз перечитал это объявление и тут же набрал номер Абдель Керима:
— Надеюсь, ты приглашаешь меня сегодня на просмотр «Волшебного фонаря»?
Тот захохотал:
— Разумеется! Я как раз собирался тебе звонить. Непременно приходи!
Вечером я поспешил в кинотеатр.
Мой друг любезно приветствовал зрителей у входа. Он встретил меня очень радушно и не преминул упрекнуть за долгое отсутствие.
Мы прошли в его ложу. Свет в зале погас. Начался фильм.
Это был поистине изумительный фильм! История жизни нашего знакомого — «кинопреступника» Итриса — была рассказана режиссером тонко и умно. Он вскрыл причины, которые толкнули героя на путь преступления. И ненавязчиво, но достаточно убедительно показал, как подобные преступления можно предотвратить…
Фильм окончился; зажегся свет. Зрители, не покидая зала, повернулись к соседней с нами ложе и громкими, восторженными возгласами приветствовали сидевших там мужчину и девушку. Те поднялись со своих мест, подошли к барьеру и, улыбаясь, отвечали на приветствия. Когда восторги утихли и публика стала расходиться, Абдель Керим взял меня под руку, и мы вместе отправились в ложу артистов.
— Позволь тебе представить: Аррис Итрис — герой «Волшебного фонаря», а это Фавазир — его дочь по фильму и в жизни, — сказал он.
Я от всего сердца поздравил обоих с успехом.
Какая метаморфоза! Бродяга с всклокоченными волосами, с пыльным злым лицом, в грязных лохмотьях — и этот изящный, улыбающийся джентльмен в элегантном европейском костюме рядом с красивой девушкой!
Возвращаясь домой вместе с Абдель Керимом, я не переставал удивляться:
— Ну и чудеса! До сих пор не могу поверить!
— В жизни всякое случается, — заметил мой друг. — Если поставленная цель благородна и если ты настойчиво к ней стремишься — она будет достигнута. «Волшебный фонарь» еще способен показывать чудеса.
Яблоко
Перевод М. Анисимова
Хотя господин Сабахлали и слыл скрягой, он непременно раз в год устраивал прием, именовавшийся весьма пышно — «Банкет братьев по духу»!
Говоря по справедливости, пышным было лишь само название, что же до угощения, то его, по сути дела, не было.
Тем не менее я всегда поминаю господина Сабахлали добрым словом, ибо меня он никогда не забывал включить в список приглашенных.
Не обошел он меня и в этот раз. Он позвонил мне по телефону и гнусавым голосом, который выдавал переполнявшую его радость, пригласил на банкет, не преминув поздравить меня с таким событием.
В указанное время я переступил порог его дома, где уже собрались литераторы и кое-кто из общественных деятелей.
У дверей меня радушно встретил хозяин. Передвигался он донельзя степенно, и при взгляде на его приземистую фигуру я, как всегда, невольно подумал: не угодил ли он часом под кабину лифта?
Я уселся в кресло среди прочих гостей, и вскоре хозяин подошел ко мне, держа в руках начищенный до блеска медный поднос, на котором было разложено угощение для участников банкета.
Поднос этот воистину был достоин удивления! На нем, словно остатки былой роскоши, были разложены несколько вялых мандаринов, горсточка сушеных фиников, по краям подноса были раскиданы разноцветные леденцы.
Но все это совершенно меркло перед яблоком, которое, клянусь Аллахом, когда-то было сочным и, наверное, поистине великолепным. Крупное, величиной с небольшой арбуз, и сейчас еще румяное, оно, как невеста в свадебном наряде, горделиво красовалось в самом центре подноса и благоухало, словно цветок на празднике весны. Его пряный запах опьянял. Уже один вид чудесного яблока мог принести истинное наслаждение! Однако мои пальцы не осмелились прикоснуться к этому чуду — я довольствовался фиником, сморщенным, как щека старухи, и долго сосал его, стараясь размягчить. Вскоре я понял, что проглотить финик мне так и не удастся, но все же продолжал его жевать.
Тем временем приходили все новые и новые гости. Перед каждым прибывшим сразу же появлялся поднос, и гость скромно брал с него что-нибудь, не рискуя посягнуть на яблоко, прочно воцарившееся в центре подноса. Все лишь с вожделением поглядывали на запретный плод, твердо зная — горе тому, кто отважится похитить этот тотем, эту драгоценную жемчужину. Его сочтут бессовестным обжорой, достойным всеобщего презрения. Расчет господина Сабахлали оказался верным: ни один из гостей не решился стать обладателем соблазнительного фрукта.
А хозяин гордо расхаживал со своим подносом, и грудь его распирало ликование.
Прием был в самом разгаре, когда с улицы донеслись странные звуки, подобные тем, которые испускает глупый пеликан. Нам стало не по себе — уж очень хорошо были знакомы эти звуки…
В дверь с шумом ворвалась досточтимая госпожа Ашвак.
— Сабахлали! — послышался ее громкий голос. — Ничего, что я явилась без приглашения? А, дорогой?
И, подлетев к хозяину, она по-приятельски толкнула его в бок, да так сильно, что тот едва удержался на ногах. Придя немного в себя, он пролепетал:
— Мой дом — твой дом. Добро пожаловать…
Госпожа Ашвак, покачиваясь, как навьюченная верблюдица, вошла в гостиную и плюхнулась в мягкое кресло, воспользовавшись тем, что занимавший его ранее гость имел неосторожность встать, дабы засвидетельствовать ей свое почтение. Отсюда она повела дальнейшее наступление.