По обеим сторонам у входа стояли служители, наряженные клоунами; лица у них были размалеваны. Указывая заученным движением на дверь, они зазывали:
— Есть товар на любой вкус! Заходите! Покупайте!
Очутившись в этой волшебной шкатулке, я совсем терялся. Людской поток подхватывал меня и увлекал за собой, и я невольно кружил с остальными покупателями по всем закоулкам магазина…
Но в еще большее смятение приводили меня голоса, несшиеся из репродукторов, и продавцы, демонстрирующие игрушки, — они казались мне факирами пли укротителями диких зверей.
Вдоль стен магазина громоздились ящики и коробки всех видов и размеров; казалось, это ожидает погрузки багаж сотен пассажиров, отправляющихся во все концы света.
Вот по этому-то магазину я и шел однажды, поглядывая по сторонам, довольный тем, что могу затеряться в скопище людей и вещей.
Когда я добрался до конца магазина, где, как крепость, возвышалась касса, внимание мое привлекла проволочная клетка. Позолота с нее сошла, металлические прутики заржавели и расшатались. Внутри клетки на подвешенной жердочке, грустно поникнув головкой, сидела маленькая нахохлившаяся птичка; жалкие остатки когда-то яркого оперения покрывали ее щупленькое тельце.
Я задержался перед клеткой. Вдруг один из продавцов сорвался с места, как ошпаренный кинулся ко мне и, извиваясь змеей, стал на все лады расхваливать птичку:
— Не упустите возможности приобрести такую редкость! Это райская птичка! Ее место и правда в раю. Она поет слаще кирвана[56], а перья ее ценятся дороже страусовых! Обратите внимание, с какой тоской и надеждой она смотрит на вас! Воспользуйтесь случаем, купите ее. Цена — пятьдесят пиастров — сущие гроши! Одна клетка стоит в несколько раз дороже. Такую скидку мы делаем только для вас! Покупайте, не задумываясь, и да благословит Аллах вашу покупку!
Я взглянул на маленькую пленницу. Она смотрела на меня печальными глазками-бусинками. Былой блеск их погасили, видимо, испытания, выпавшие на ее долю…
Сколько дней и ночей провела несчастная в заточении, вдали от своего утраченного рая!
Птичка глядела на меня пристально, словно спрашивая:
«Неужели ты пойдешь на такой расход? И будет ли мне у тебя хорошо? Или мне суждено всегда чувствовать себя несчастной?..»
Она тряхнула головкой, расправила клювом перышки, как бы прихорашиваясь. Видно, очень ей хотелось вырваться из вечной сутолоки ярмарки.
Продавец не отставал от меня:
— Всего пятьдесят пиастров! Это же почти даром!
Рука моя сама собой опустилась в карман и стала шарить… Увы, карман был пуст. Смущенно улыбнувшись, я поплелся прочь.
Я обошел весь магазин, с трудом проталкиваясь сквозь толпу покупателей, с интересом разглядывая игрушки. Песни, несшиеся из репродукторов, смешивались с голосами продавцов, столь похожих на фокусников и укротителей. Но все это перекрывали голоса «клоунов», зазывавших покупателей:
— Есть товар на любой вкус! Заходите! Покупайте!..
Неожиданно для себя я снова очутился перед клеткой, где на жердочке сидела пленница, покорно ожидавшая решения своей судьбы.
Приблизившись к клетке, я стал тихонько насвистывать, чтобы подбодрить бедняжку. Она спорхнула с жердочки, уцепившись коготками за прутья, посмотрела на меня, как будто узнавая. Я продолжал насвистывать, стараясь ее развеселить. Она доверчиво просунула клювик между прутьями, словно хотела о чем-то со мной поговорить, — быть может, рассказать, как тяжко ей живется в неволе, как рвется она к свободе, как мечтает полетать.
Я неотрывно глядел на птичку и думал о своей собственной жизни, полной невзгод и лишений. И мне чудилось, что незримые нити связывают меня с пернатой узницей, что по ним передается мне тревожный стук ее усталого сердечка. Наши судьбы так схожи, нами владеют те же чувства, мы томимы теми же желаниями. Она заточена в проволочную клетку, но ведь и на мне тяжкие оковы — оковы бедности, — и я так же, как она, мечтаю о том времени, когда смогу расправить крылья.
Почувствовав особую нежность к птичке, я наклонился к самой клетке, так что губы мои почти касались ее клювика…
Вдруг послышались тяжелые шаги, и раздался голос продавца, на все лады расхваливающего товар:
— Вы только взгляните на нее! Неправда ли, до чего она красиво выглядит в своей золоченой клетке! Это райская птичка!
Мы оба вздрогнули — я и птица. Я отошел в сторону, а она снова уселась на жердочку, пытливо поглядывая на меня глазами-бусинками.
К нам приближался огромный безобразно-толстый человек. Он подошел к клетке. Продавец увивался вокруг него, без умолку превознося достоинства чудесной птицы.
Я замер в ожидании.
Толстяк оказался хорошо известным в городе коммерсантом, разбогатевшим на военных поставках. Это была анекдотическая фигура, настоящий клад для остряков и фельетонистов.
Да, это был он — мятый тарбуш на голове, массивная золотая цепь на отвислом животе, сверкающие перстни, огромная красная роза в петлице.
Да, это был он. Излюбленный персонаж карикатуристов, прочно обосновавшийся в отделе юмора! Можно было подумать, что он пожаловал в этот чудо-магазин прямо со страниц журнала.
Глупо осклабившись, нувориш уставился на клетку. Потом стал бормотать что-то умильным тоном и тыкать между прутьями толстым пальцем.
— Мы припасли ее специально для вас! — не отставал от него продавец. Вы сегодня очень много у нас купили, но среди ваших покупок нет такой прелести!
Бедная пташка вздрагивала от страха на своей жердочке всякий раз, когда толстяк кидал на нее взгляд или тыкал в нее пальцем.
К горлу подкатил комок… Я опять принялся судорожно рыться в карманах в надежде найти нужную сумму и спасти птичку от нависшей над ней беды.
И тут мне почудилось, что это я — птица, что это я сижу в клетке, которую продавец хочет всучить покупателю…
— Сколько? — спросил толстяк.
— Всего пятьдесят пиастров! Совсем даром! — выпалил продавец.
Толстяк противно расхохотался, запрокинув голову:
— Пятьдесят меллимов ей красная цена. Тут и на зуб положить-то нечего!
Я облегченно вздохнул.
— Давай счет, — потребовал он.
Затем сунул руку в карман и извлек оттуда пачку мятых бумажных денег. Заслоняя деньги от посторонних глаз, он стал отсчитывать требуемую сумму, нещадно торгуясь и препираясь с продавцом из-за каждой цифры, указанной в счете.
Я не сводил глаз с его денег, чувствуя, как в голове сами собой зарождаются преступные мысли…
Расплатившись, толстяк поспешно сунул остальные деньги в туго набитый карман. И тут я увидел, что одна бумажка, скользнув мимо кармана, плавно опускается на пол. Быстро нагнувшись, я на лету подхватил ее с ловкостью опытного карманника.
Наконец толстяк в сопровождении нескольких продавцов, с трудом тащивших его покупки, вышел из магазина и уселся в свою машину.
Послышался гудок, и великолепный автомобиль тронулся, словно увозя его снова на страницы журналов, где в отделе юмора и было его настоящее место.
Я тут же направился к продавцу:
— Получите за птицу! — и, завладев клеткой, кинулся на улицу.
Я чуть не бежал, поминутно оглядываясь, словно опасаясь погони. Только отойдя от магазина на приличное расстояние, успокоился и пошел шагом. В радостном возбуждении смотрел я на повеселевшую птичку, которая оживленно перепархивала с жердочки на жердочку.
Но вот она вцепилась коготками в прутья клетки и высунула наружу клювик, как бы прося меня о чем-то.
Я осторожно отворил дверцу. Обнаружив, что путь к свободе открыт, птичка выпорхнула из клетки.
Задрав голову, я следил, как она летит, исчезая в необъятных просторах яркого солнечного неба, и мне казалось, что я и сам освободился от оков, вырвался из мрачной темницы на волю. Я почувствовал, что обрел наконец желанный душевный покой…