Он схватил с земли провода, чтоб сомкнуть их и взорвать мост, но нога подвернулась на камне. Он выпустил провода и упал в реку. Вода подхватила его, закружила и понесла.
Стрелял Мирзоев. Он еще долго прятался в зарослях колючей ожины, над тем местом, где лежал мертвый Рустам. Чего Мирзоев боялся, — неизвестно, но он появился в поселке лишь вечером, когда в салоне санатория «Горное ущелье» уже поселился командир десантников.
Ледяная вода вернула Андрею сознание. И он мгновенно понял, что вот сейчас бешеная река ударит его о камни, размозжит, измочалит. Ему удалось, делая резкие движения руками, вынырнуть на поверхность и судорожно вдохнуть воздух, который вошел в легкие с острой болью. Невероятных усилий стоило ему продвинуться на метр в сторону от стрежня. Раза два его перевернуло, ударило о камни и понесло в боковой рукав. Здесь он зацепился за выступавшую над рекой острую кромку камня, но вода уносила ноги, и он беспомощно висел на руках, приплюснутый к камню клокочущими струями. Свисавшие над головой ветви кустарника были ненадежны. Но другого выхода не было. Сплевывая кровь, наполнявшую рот при каждом выдохе, он подтянулся и ухватился одной, а потом другой рукой за ветку, медленно, сантиметр за сантиметром, вытянул свое тело из воды. Что-то хрипело и хлюпало в груди, временами вдруг охватывала страшная слабость. Он закрывал глаза и останавливался. Казалось, так просто разжать руки.
Наконец ноги нашли опору. Он сделал несколько шагов, шатаясь поднялся на берег, но тут силы покинули его, он потерял сознание и упал ничком. Кровь пробилась сквозь гимнастерку и расплылась по мокрой спине темным, медленно увеличивающимся пятном.
Ночь опускалась на Светлую поляну. Туман окутал горы. Со стороны поселка доносились резкие, чужие крики. Дома там стояли с мертвыми, черными окнами. Молча и тихо чего-то ждали деревья, не шелестела даже листва осинника. И все же какое-то движение чудилось всюду. Вдруг глухо звякнет камень; нагнется, выпрямится и опять затихнет ветка, примнется трава, но вот уже и распрямится.
Многие этой ночью уходили в горы.
Худяков вел коня вдоль реки. На той стороне, в Медвежьей балке, в глухом лесу был участок, где он высадил привезенные с Дальнего Востока семена женьшеня. Нежное растение требовало постоянного ухода, и на участке выстроили сторожку. Знали об этом участке он да директор заповедника. Но директор в первые дни ушел в армию. «Место глухое, — думал Худяков, — подожду. Должны партизаны объявиться».
Конь мягко стучал обмотанными тряпьем копытами. Хуржумы[7] на боках коня раздвигали кустарник, и он тотчас снова смыкался. Уже совсем стемнело, и Худяков шел медленно, ориентируясь на блеск воды в реке в просветах кустарника. У места, где река разделяется на два рукава, была переправа.
Худяков вышел на берег и увидел распластанное неподвижное тело. Конь остановился, прядя ушами.
«Река выбросила, — подумал Худяков. — Нет, погоди, как же так высоко?» — прошептал он.
Наклонившись, Худяков понял: наш. Он перевернул тело на спину. Слабый свет от реки не позволил разглядеть лицо. Худяков расстегнул гимнастерку и приложил ухо к липкой от крови груди. Жив!
Трясущимися от волнения руками Худяков перевязал раненого, потом с трудом взвалил его поперек седла и сел сам. Конь подошел к реке и осторожно вступил в черную, бешено мчавшуюся воду.
Андрей лежал на нарах, а Худяков спал рядом на полу. Сторожка была такая маленькая, что голова старика помещалась под столом, а ноги почти упирались в порог.
Днем дверь была открыта настежь и сторожка наполнялась лесными шелестами и шорохами. Гигантские буки обступали поляну, смыкаясь высоко над головой своими кронами. Солнце не могло пробиться на землю, и у подножия деревьев всегда царил полумрак, под ногами шуршал многолетний слой опавшей листвы. Женьшень не любит солнца, растет в тени, в теплых и влажных местах, и здесь ему было привольно. Но растет он медленно. Пошел второй год, как Худяков посадил триста шестьдесят семян, но еще не из всех проклюнулись нежные пятипалые листики.
«Не скоро наберет силу», — думал Худяков с горечью.
Андрей потерял много крови и был очень слаб. Он неподвижно лежал на койке с закрытыми глазами. Дышал с трудом, а временами побелевшие губы окрашивались кровью. Она потом так и засыхала в уголках рта.
Худяков обтирал Андрею лицо чистой тряпочкой, смоченной в теплой воде, потом осторожно приподнимал его и с ложечки, как маленькому, вливал в рот какое-то зеленое снадобье, а потом жидкую манную кашу, сваренную на сгущенном молоке. Каша подогревалась на солнце, так как Худяков зажигал камелек, сложенный из камней, только ночью. Днем в Светлой поляне могли увидеть дым над лесом. Гитлеровцы могли увидеть, Мирза Мирзоев…