Взошло солнце и понемногу растопило туман в долине. Надо было спускаться с гребня. На фоне неба снизу их могли заметить.
А ниже идти было гораздо труднее.
Лишь к вечеру они увидели поляну Зубров. В расступившейся зелени виднелись дальше внизу постройки альпинистского лагеря, а напротив, через долину, возносилась к небу черная с белыми пятнами висячих ледников стена Зубра.
Было тихо. От перевала не доносилось звуков выстрелов. На Зубре, как и всегда, к вечеру собиралось облачко, окутывая вершину. Косые длинные тени скал падали на Аманкайский ледник, изрезанный трещинами. Все было так же, как и раньше.
Надо было спускаться и выходить к ущелью Голубого ручья. Андрей посмотрел на серое от усталости лицо Худякова. Он полулежал на камнях, откинувшись спиной на рюкзак и зажав между коленами винтовку с расщепленным прикладом.
— Еще день ходу, — осторожно сказал Андрей. — Где заночуем?
Худяков с трудом приподнял голову и хрипло ответил:
— Надо уже там, у Голубого ручья.
Он полежал еще несколько секунд и тяжело поднялся:
— Пошли.
И все-таки они опоздали. Отряд Цвангера пришел раньше и уже расположился лагерем в верховьях Голубого ручья, закрыв путь к Чертову перевалу. Палатки были разбросаны по обеим сторонам ущелья. Отвесные гладкие стены, хорошо знакомые Андрею, поднимались справа и слева, — не обойдешь. Когда-то на одной из этих скальных стен Цвангер тренировал своих баварских «орлов».
Худяков и Андрей лежали за камнями на границе леса в низкорослом березняке, чуть тронутом осенью. Солнце село, и зеленые фигурки гитлеровцев, сновавшие между палатками, превращались в черные тени.
Оба молчали. Отчаяние заползало в их сердца. Тяжелый путь лежал позади. И напрасно!
Худяков медленно развязал рюкзак, достал сухари и не доеденную днем банку консервов.
— Будешь?
— Остается одно, — шепотом ответил Андрей, взяв сухарь, — обойти ночью.
Худяков долго не отвечал.
— Сейчас? — вдруг спросил он подавленно. — Сейчас не могу.
— Нет, — сказал Андрей. — Отдохнем.
Лезть ночью по скалам, которые и днем можно было пройти только с надежной страховкой на крючьях, — на это можно было решиться только в самом крайнем случае. Но ведь этот крайний случай и наступил.
Спустилась ночь. В лагере все затихло. Худяков лежал неподвижно. Наверное, уснул. Андрей напряженно вспоминал. Как-то с Прохоровым они, возвращаясь с Аман-Каи, спускались по этим скалам. Надо было найти тот путь. Он все-таки знакомый.
Около полуночи Андрей разбудил Худякова. Было холодно. На востоке из-за гор поднимался тонкий серп ущербной луны. Слабо поблескивали мокрые скалы. Лагеря не было видно.
Они поели в темноте, дрожа от холода, связались и вышли.
Андрей помнил, как он однажды, до войны, отчитывал младшего инструктора за то, что он в темноте, застигшей группу при подходе к лагерю, не остановился и продолжал движение. «Мало ли что могло случиться», — говорил тогда Андрей. «Да мало ли что и теперь может случиться?» — подумал он.
Веревка имела в условиях ночи для Андрея чисто символическое значение. Если он сорвется, Худякову его не удержать. Скальных крючьев у них нет, да в темноте их и не забьешь. Но зато Худякову веревка могла помочь. Андрей сможет застраховать его сверху.
Осторожно, ощупывая камни руками, подходили они по крупной каменной осыпи к скалам. Путь, который днем занял бы 10–15 минут, отнял теперь час. Серп луны поднялся выше. Контуры палаток лагеря Цвангера выступали из темноты. Оказывается, лагерь был близко. Они подошли к скалам, и Андрей молча, не останавливаясь, полез вверх. Выбирать путь в темноте все равно было невозможно.
Страшно медленно тянулось время для Худякова, пока он ждал сигнала веревкой от Андрея: «Пошел!». Иногда Андрей опускался, переводил дух и уходил куда-то в сторону. Несильно дергалась веревка, и Худяков, ощупывая мокрые холодные скалы, отыскивал зацепки. На середине пути к гребню из-под рук Андрея сорвался камень, и, невидимый, с грохотом полетел вниз, сталкивая другие. Худяков прижался к скале. Камни пронеслись мимо, но в лагере всполошились. Часовой выстрелил наугад в темноту. Пуля щелкнула невдалеке о камень. Андрей и Худяков замерли. От палаток доносились голоса. Потом все стихло.
Перед самым гребнем Андрей сорвался. Уставшие руки не удержались на крохотном мокром зацепе. Он заскользил вниз… «Конец, — пронеслось у него в голове, — обоим…» И все же, обдирая пальцы, он цеплялся за скалу, прижимаясь к ней всем телом. Выступ попался под руку. Андрей задержался и долго висел на руках, нашаривая ногами опору. Прошло несколько минут, пока успокоилось сердце и он снова полез вверх.