— Я ей сказал, что уже достал. Но не в этом дело, Павел; я хочу, чтобы ты меня правильно понял. Ты читал Чернышевского «Что делать?»? Ясно, читал. Но я не к тому, — сбиваясь, торопливо заговорил Юра. — Я не такой. Исчезать я не буду. Но пусть она сама выбирает. Ты меня понимаешь, Павел? Дело в том, чтобы не казаться ей лучше, чем мы есть на самом деле, чтобы не использовать… чтобы не использовать этого лучшего положения, что ли. Пусть сама… Понимаешь?
— Да.
— Согласен?..
…………………….
Да.
Они молча шагнули навстречу друг другу и крепко, по-мужски сжали руки.
Уже в палатке, пока еще не успели залезть в мешки, Юра, что-то вспомнив, порылся под подушкой и сказал Павлуше:
— Вот. Передай ей шляпу. Она просила вычистить, я ведь химик. Мы уходим рано. Она, может быть, не встанет.
— Хорошо, — ответил Павлуша.
Он аккуратно сложил шляпу и сунул ее в карман. Она заняла там немного места.
— А как ты чистил?
— Очень просто. Выстираю — и на солнышко, снова выстираю — и опять на солнышко…
— Действительно химик, — улыбнулся Павлуша, снимая штормовку.
Юра уходил со своей группой на рассвете. Павлуша и Лина вылезли из палаток его провожать, заспанные, дрожащие от утреннего холода.
Простились без сентиментальностей.
Юра ушел; и хотя до подъема еще было время, Павлуша с Линой не пошли досыпать, а сели рядом на ступеньках веранды клуба и смотрели на восток, где над горами занималась заря. Некоторое время в лесу слышались голоса ребят из Юриной группы, потом все стихло, только привычно шумела река. Ночной туман, окутывающий горы, понемногу приходил в движение, и из него начали выступать очертания знакомых вершин.
— Вон, видишь, наша показывается? — тихо сказала Лина.
— Тебе холодно? — спросил Павлуша и, не дождавшись ответа, плотнее прикрыл ее плечи штормовкой, но, вспомнив ночной разговор, отдернул руку, будто обжегся о Линино плечо.
— Теперь нет, — улыбнулась Лина. — Спасибо.
Они сидели молча, думая каждый о своем. Павлуша порывался что-то сказать, но не решался. Шли минуты. Из-за дальних вершин показалось солнце, снег наверху зарозовел — и начался день…
Машина подкатила к домику бухгалтерии. Надо было собираться. Из палаток один за другим вылезали отъезжающие.
Пока Павлуша ходил прощаться со своим инструктором Сашей Веселовым и забегал в кладовую к Матвею Ивановичу, с которым у него как-то сама собой завязалась дружба, машина была уже полна.
Но только он подошел к ней со своим рюкзаком, кто-то поднялся, кто-то подвинулся, и оказалось свободное место рядом с Линой.
Удивительно как чутки бывают люди, когда на их глазах зарождается хорошее чувство.
В небе ни облачка. Воздух спокоен и свеж. Как будто напоследок горы решили показаться во всей красе. Так чисты и ослепительны снега, так прозрачны хрустальные брызги в ручьях и водопадах. Даже мрачные, обычно темные скалы и те в лучах солнца кажутся приветливыми.
Альпинистов в такие дни тянет вверх. Горы зовут.
Машина переваливается по ухабам каменистой дороги. Натужно воет мотор на подъемах. Ветви деревьев лезут в кузов, обдавая свежей росой. Мелькая, ложатся на лица, на одежду солнечные пятна. От этого кажется, что все смеются. Впрочем, это так и есть. Легкая грусть прощания с лагерем уже исчезла.
Поляна Зубров вся в цветах. Из высокой травы выглядывают белые палатки. Кто-то из ученых машет рукой.
— До свидания!
Павлуша осторожно берет Лину за локоть.
— Видишь, где мы шли?
— Да, на тех «бараньих лбах» ночевали.
Павлуша вдруг как-то ясно ощущает, что горы изменились. Они не кажутся уже такими суровыми и даже страшными, как это было двадцать дней тому назад. По привычке, которая теперь останется на всю жизнь, он смотрит на скальные гребни, разорванный ледник, крутые снежники и мысленно выбирает путь подъема. И тут же его поражает мысль: «Это не горы изменились, это я стал другим».
И оттого, что он это понимает, от ясного, чистого утра, изумительно бодрящего горного воздуха и оттого, что рядом сидит Лина и тоже смотрит вверх, и, вероятно, думает о том же, у Павлуши возникает ни с чем не сравнимое чувство ликования.
— Нет, — говорит он Лине, приближая свои губы к ее уху, — честное слово, есть такие дни в жизни, которые никогда не забудутся.
— Не забудутся… — соглашается Лина.
У Курорта они встретили машину, битком набитую разношерстной публикой. Сразу было видно, что эта молодежь впервые попала в горы, — так широко были раскрыты их глаза, так часто они поворачивали головы направо и налево.