«Может, и обойдется», — подумал с надеждой Матвей Иванович. Он сходил к приборам, записал наблюдения, покормил поросенка, Кулуара и Брыську. Кулуар встретил хозяина радостно, но, заметив, что он неразговорчив, присмирел.
Когда Матвей Иванович вернулся в комнату и за ним с виноватым видом протиснулся Кулуар, Плечко лежал открыв глаза и глядя куда-то в потолок неподвижным взглядом. Видно было, что он боролся со страшной болью.
Матвей Иванович опустился на стул у кровати и нежно погладил волосы Плечко. Кулуар ткнулся своим холодным носом в его горячую руку.
— Ох, Матвей Иванович, забрало!.. — прошептал Плечко.
— Пенициллин в таблетках, пенициллин, — слушал Матвей Иванович по радио советы врача. — Полный покой. Никакой еды. Очевидно, у вашего радиста аппендицит. На живот холодный компресс. Выходим к вам на тракторе до Светлой поляны, — дальше на лыжах. Постарайтесь одеть больного к нашему приходу. Только осторожнее. Возьмем в больницу… Ну, держитесь, — прибавил врач тепло. — Мы скоро.
Матвей Иванович рассчитал: от города до Светлой поляны сорок километров. На тракторе по глубокому снегу — это три с половиной часа; от Светлой поляны до лагеря по целине, в гору — не меньше шести. Да обратно. Будет уже темно. Нет, в горах ночью, да еще зимой, не ходят.
В рации что-то зашуршало.
— Матвей Иванович, — тихо позвал Плечко и, когда Матвей Иванович наклонился над ним, прошептал: — Выключи рацию…
Из лыж Плечко Матвей Иванович сделал сани и пристроил к ним постромки. Свои лыжи он обвязал веревкой, — иначе они будут скользить назад и сани не сдвинешь с места. Самым трудным было одеть больного. Врач сказал, — полный покой. В конце концов он решил везти Плечко не одевая, в спальном мешке. Сани Матвей Иванович втащил в комнату и поставил рядом с кроватью. Плечко бредил. На воздухе он открыл глаза, посмотрел на свинцовое небо, на горы, понял, что его везут, должно быть, в больницу, и сказал:
— Матвей Иванович… Я там… капкан… поставил… У панорамного пункта. Ты посмотри…
— Посмотрю, посмотрю. Лежи… — ответил Матвей Иванович, проверяя, не давят ли живот веревки, которыми он привязал Плечко к саням.
В последнюю минуту Матвей Иванович вспомнил о Кулуаре.
— Пойди сюда. Так. Подними лапу. Другую. Только пойдешь тихо. Понял? Не дергать. Охотник-то наш заболел. Так-то, брат.
Кулуар, казалось, все понимал. Матвей Иванович помог ему стронуть сани с места, и Кулуар, увязая в глубоком снегу, потянул их. Медленно, осторожно…
До ущелья Голубого ручья дошли довольно быстро. Но здесь начинался крутой спуск, и Матвею Ивановичу приходилось спускаться боком к склону — лесенкой, обвязав веревку вокруг туловища, выдерживая всю тяжесть саней. Кулуар ничем помочь не мог. Проваливаясь в рыхлый снег по брюхо, он шел рядом с санями, не понимая, почему ему не доверяют на таком легком участке.
Внезапно налетел ветер, сметая снежные шапки с угрюмо зашумевших пихт. Матвей Иванович тревожно посмотрел вверх. Горы исчезли в густой плотной завесе несущегося снега. Но в лесу было еще терпимо. Там же, где дорога выходила на открытый участок склона, творилось такое…
У границы леса Матвей Иванович остановился передохнуть. Впереди, в бешено крутящейся белесой мгле, не было видно дороги. Она исчезла, выходя из леса, будто и не было ее никогда. Очень крутой ровный склон уходил вниз, к скалам, нависающим над рекой. Нечего было и думать пытаться пройти здесь с санями.
Матвей Иванович хорошо знал этот участок дороги. Он был вырублен в таком крутом скалистом откосе, что даже летом, когда здесь проходили машины, людей высаживали — они шли пешком. Должно быть, тут недавно пронеслась лавина и все сровняла. Пути не было…
Матвей Иванович наклонился над Плечко. Горячее, неровное дыхание словно обожгло его. Он закутал больного поверх спального мешка своей штормовкой.
«Эх, растяпа! — подумал Матвей Иванович. — Ни лопаты, ни ледоруба…» — Он подошел к месту, где дорога пропадала под снегом, и снял правую лыжу. Это тоже лопата, тоже ледоруб. Но без лыжи нога проваливалась. Снова надев лыжу, он отломил две густые пихтовые ветви и бросил их на снег. Нога держалась на поверхности. План сложился. Надо действовать.
Удар лыжей подрубает снег сверху. Потом он отгребается. Еще удар — и снова отгрести. Теперь сани встанут. Только надо осторожнее. Матвей Иванович посмотрел вниз и медленно втянул сани на вырубленную в склоне тропку. Кулуар поднялся и пошел вслед за санями.
С размаху налетел ветер. Снег залепляет ресницы, больно сечет лицо, шею. Ничего не видно не только наверху, но и внизу, и впереди. Открытый склон тянется метров на пятьсот. «Ну и что ж, что пятьсот…»