Все время, пока я об этом, спросонья, раздумывал, Виссарион напряженно смотрел мне в рот, ожидая ответа. Вероятно, его ноги не доставали до карниза, потому что голова постепенно опускалась, но он делал судорожные усилия и, упираясь пальцами ног в дощатую обшивку, снова приподнимался над подоконником.
— Хочишь?..
— Нет, Виссарион, — твердо ответил я. — Не хочу.
И вдруг я сообразил, что этот негодный мальчишка может сорваться.
— Подожди, — сказал я и поспешно встал с кровати, собираясь втащить его в комнату. Виссарион презрительно посмотрел на меня; голова его опустилась, и руки одна за другой исчезли с подоконника. Я подошел к окну. На карнизе никого не было. Только утреннее солнце щедро разливало свой золотой свет на пустынные еще улицы поселка, на верхушки деревьев, на остатки смутно розовеющего над морем ночного тумана — на всю землю.
Одевшись, я спустился в сад. Мать Виссариона хлопотала у летней печурки во дворе. Из трубы прямо в небо поднимался сизый дым. Точно такие же столбы дыма вырастали и над соседними садами. Куры разгуливали по дорожкам, склевывали опавшую алычу и не подозревали, какую участь готовил Виссарион по крайней мере одной из них.
Я вышел на улицу, осмотрелся и увидел Виссариона. Он мрачно сидел на каменном заборе, обхватив руками колени. Над ним свешивались широкие трехпалые листья и дымчато-синие плоды инжира.
— Для чего же тебе надо три рубля? — спросил я.
Виссарион молчал. Он даже не шевельнулся и не повернул глаз в мою сторону. Я чувствовал себя неловко.
— Тебе эти деньги очень нужны?
Виссарион поднял нос к небу и вздохнул:
— Канэчна.
— Так возьми, — обрадовался я, полез в карман, достал деньги и протянул ему.
Он гордо посмотрел на меня с высоты забора.
— Нет.
Я растерянно стоял с протянутой рукой, а Виссарион невозмутимо возвышался надо мной, будто не он, а я хотел продать ему чужую курицу, будто не ему, а мне нужны были эти три рубля.
Наконец я сообразил, в чем дело.
— Хорошо. А ты поможешь мне собирать камни на пляже? Будешь работать. Согласен?
— Почему нет? — оживился Виссарион. — Согласен.
Мать ушла в колхозные сады на работу, а мы с Виссарионом отправились на пляж. У меня есть давняя привычка привозить домой с гор и с моря красивые или редкие камни. Я объяснил Виссариону, какого цвета, с каким рисунком и какой формы гальки мне нужны, и он принялся за работу.
Вскоре он натаскал такую гору галек, что мне пришлось, отсортировывая, многие из них выбрасывать. Виссарион огорчался:
— Зачем бросаешь? Оч-чень интересный камень. Сматры…
Потом мы купались. Виссарион прекрасно плавал и нырял, доставая со дна раков-отшельников и, наконец, получив свои честно заработанные три рубля, убежал.
На другой день Виссарион исчез с утра и не явился к обеду.
Вечерний ветер навел на море муаровую рябь. Солнце опускалось за дальний мыс.
Очень медленно тянулось время. В доме было тихо. Сквозь закрытую дверь из соседней комнаты пробивались звуки тикающих ходиков.
Я знал, что мать Виссариона сидит там, положив руки на колени, и прислушивается: не стукнет ли калитка.
Надо было что-то делать, — но что?
Наконец она не выдержала и вошла ко мне.
— Виссариона нет. Много раз обед согрела. Совсем холодный снова. Вы, конечно, деньги ему не дали?
Я смутился.
— Дал. Три рубля. Но, понимаете…
— Это очень плоха, — сурово сказала она.
«Так-так, так-так», — говорили ходики.
— Пойду, — пробормотал я. — Буду искать…
— Э, — она махнула рукой. — Где искать? Близко был, кушать пришел бы.
Она заглянула в окно, и вдруг в ее глазах появилось выражение ужаса.
В узенькую калитку протискивалось несколько человек. Двое мужчин кого-то несли на руках.
Ох, как быстро сбежала немолодая женщина по крутой лестнице навстречу! Как обхватила она мокрое тельце Виссариона и прижалась к нему! А когда убедилась, что он жив, какими поцелуями покрыла его лицо!
Что скрывать, и у меня защемило в горле…
Именно три рубля необходимы были Виссариону, чтобы внести последний взнос за снасть для ловли лососей, которые заходили в реку из моря. Заполучив ее вчера вечером, он на рассвете ушел на промысел.
Целый день Виссарион забрасывал блесну так же, как это делал однорукий Жаца — известный рыбак. Ничего. Наконец ушел домой и Жаца, который поймал одну рыбину. Виссарион перебрался с берега на тот камень, где ловил знаменитый рыбак, и, так же как он, замаскировал себя ветвями: хитрая рыба — все видит.