Окончательно вопрос разрешился на первом ночлеге. Гром дотащился до места привала совершенно разбитый. Он сбросил с себя рюкзак и злополучный этюдник и сказал: «Ухх!..» Но не растянулся на земле, как это сделали бы многие на его месте, а, пошатываясь, осторожно подошел к бушующей реке и умылся ледяной водой. Потом с трудом разогнул спину, вернулся ко мне и хрипло проговорил:
— А хорошо, черт побери! Что я должен делать? Варить кашу? Собирать дрова?..
Я знал, что у него болят все мышцы, что каждое движение дается ему усилием воли. Но он не жаловался и собирался еще работать.
Было ясно: у него нет опыта и не хватает умения, но не характера.
Я освободил его от обязанностей по устройству ночлега и приготовления ужина. Он настолько устал, что засыпал в промежутках между двумя ложками каши.
У него не было спального мешка, я отдал ему свой и, пока он укладывался, достал запасные резиновые тапки и шерстяные носки. Завтра он их наденет вместо своих дурацких сандалий.
Художник заснул мгновенно. Я по опыту знал, что он видит во сне крутую каменистую тропу, быстро несущуюся воду горной реки.
Я устроился у костра и долго не спал. Черные лапы пихт протянулись над головой, и сквозь них просвечивали далекие звезды. Серые стволы буков, освещенные красноватым светом костра, будто придвинулись к нашему лагерю из темноты. По-ночному мягко шумела невидимая река, потрескивали сучья в костре, но было очень тихо. Воздух стал холоднее. Наступала ночь…
Мы спали крепко, вставали на рассвете. Под пихтами еще пряталась ночная темнота, долины и ущелья дремали в предутренней серой мгле, но уже голубело небо, на вершины падали первые лучи солнца и там все загоралось яркими красками: бело-розовые пятна снегов, коричневые скалы, зеленые луга, а ниже — красные стволы сосен и белые нити падающих потоков.
Николай не забывал и походных обязанностей. Иногда он вставал раньше меня, а однажды даже сварил какао — на крепком нарзане, потому что принял источник за обыкновенный родник. Какао имело своеобразный вкус, но для питья не годилось.
Впрочем, это была одна из его последних оплошностей. Он изменился, загорел и чувствовал себя в пути гораздо увереннее.
До выхода в горы мы были просто знакомыми, а теперь, поспав бок о бок, стали друзьями. Он не без ехидства называл меня горным козлом; а я его — жертвой искусства.
Что касается его брюк, то они перестали раздражать меня своим белым цветом, так как сплошь покрылись грязно-серыми пятнами.
Озеро почему-то не значилось на моей довольно подробной карте. Мы и не подозревали о его существовании, пока взбирались к белым скалам горы Аутки по уходящей из-под ног мелкой каменной осыпи. Я рассчитывал повидать здесь туров. Они любят глухие места.
Тяжело дыша, мы поднялись на очередной уступ, и прямо перед нами встала отвесная стена вершины, на которой чудом держались висячие снежники. Под стеной в правильном цирке лежало круглое озеро. С боков его стискивали покрытые кое-где темно-зеленым мхом скалы. Они круто, как бастионы неприступной крепости, падали в густо-синюю воду и смутно белели, исчезая в глубине.
Здесь было необычайно тихо и пустынно. Даже ветер не мог пробраться в это защищенное со всех сторон скалами место и зарябить холодную, неподвижную гладь озера. Только если облачко набегало на солнце, вода в нем темнела и становилась сумрачной.
— Сердится, — тихо и очень серьезно сказал Николай, как будто перед ним было живое существо.
— Сердится, — откликнулось в скалах эхо.
— Видишь? — шепотом спросил Николай.
«Видишь?..» — еле слышно прошелестело над водой.
Художник покачал головой и, устроившись на камне, осторожно прикрепил чистый картон к этюднику.
— Это священное озеро, — убежденно сказал он.
Я не знаю, считалось ли это озеро когда-нибудь священным, но тишина, царившая здесь, подействовала на нас. Мы говорили вполголоса, двигались медленно и осторожно, прислушиваясь, как с тающих снежников падали на камни и скатывались в озеро прозрачные капли.
Ночью долго не могли заснуть. Небо так отчетливо отражалось в озере, что временами казалось, будто настоящие звезды мерцают где-то у нас под ногами.
Иногда с вершинных скал скатывался камешек. Рокочущий звук, многократно повторенный эхом, замирал не скоро. Чудилось, что кто-то ходит вокруг нас в темноте неслышными шагами и вздыхает.
— Местечко… — задумчиво сказал Николай.
На другой день я лазал по скалам, окружающим озеро. Мне хотелось найти выход на гребень Аутки, с тем чтобы перевалить в соседнюю долину, не возвращаясь на тропу, ведущую к перевалу. Но пути не было. Аутка стояла стеной.