Коротко отзвонился жене: «Приняли, лечут. Как ты? Ну, и слава богу. Пока не звони».
Полдня таскали по кабинетам. Делали снимки, анализы. Уложили, «привязали» к капельнице. К удивлению старика, палата оказалась двухместной. А он боялся, что будет со всей компанией из вестибюля, включая бурятку. Завалился там, на глазах у всех, стыдоба. Приступами кашля мучился кто-то, кто лежал справа. Лица его толком не было видно из-за тумбочки.
От кашля у Филиппыча, а может, и не от кашля, а вообще от этой проклятой «ковидлы» страшно болела голова. Она казалась перезревшим арбузом, который уже не в силах сдерживать стихию созревшей мякоти и вот-вот лопнет. Дня четыре старик жил в каком-то странном полусне, то пропадая в какую-то яму, то являясь оттуда. И вовсе не пропадал в этой яме или не улетал в вышину только потому, что караульной вышкой стояла рядом капельница, к которой он был привязан.
И снова и снова возвращался он на свет божий, благо лежал у окна и свет этот видел. Пока при памяти, пару раз отзвонился сыну:
— Жив, лечат.
Тот, что справа, в перерывах между приступами кашля пожаловался:
— Однако помру я.
— С чего это ты взял?
— Давление у меня, вес лишний. Это фактор риска. Сразу доктора сказали.
— Кем работаешь, что сразу поверил?
— Специалист я, из городской администрации.
— Оно и видать, специалист! Сколь лет-то тебе? Сорока нет? Рази это годы? Где это ты наслушался, что помирать положено?
Сразу видно, не шофёр! Мне приказу такого не было, например, от старухи, помирать. Чо прикажет, то и делаю, — пытался балагурить Филиппыч. — Я, можеть, ишо в баню с ей мечтаю сходить.
Тот, что с фактором риска, больше не отвечал. Переждав очередной приступ кашля, Филиппыч в сердцах сказал ему:
— Значить, ты просто ссыкливый, и ни при чём тут давление.
Наутро, когда ему капали очередную поллитру в уже одеревеневшую руку, возле мужика с давлением засуетились «сугробы». Головная боль в висках бухала каменным молотом по чугунной наковальне, Петру было не до соседа. Когда капельницу унесли, он с удивлением обнаружил, что и соседа тоже нет.
— Перевели? — уточнил у медсестры, принесшей очередную порцию лекарств.
— Умер…
Пётр Филиппыч примолк. Чугунная наковальня в голове снова загудела с удвоенной силой, а сам он полетел куда-то вниз. Очнувшись, со страху зажмурил глаза: рядом с кроватью ходил… Бог. Такой, каким он привык видеть его на картинках: с бородкой, с усами, длинными волосами и с большим крестом на груди. Глядя на Филиппыча, Бог молился. Старик закрыл глаза, вспомнил, что даже не попрощался со своей Ниной и безутешно заплакал. Кашель неожиданно прекратился, стихла боль в голове, и понял он, что умер, и не поцеловал своей старухи на прощание. Было от этого горько.
— Батюшка! Ложитесь, я вам капельницу поставлю, — глухо прозвучало где-то рядом.
Филиппыч открыл глаза и скосил взгляд направо. «Сугроб» прихватил за руку «Бога», уложил его в свободную кровать, а потом подкатил к нему капельницу.
— В жизни не был так рад попу, как щас, — проскрипел Филиппыч. — Но я тебе точно напенделяю, как ходить начну! Ты пашто меня так пужаешь-то? Я ж думал, меня уж на том свете Бог встречает. Реву лежу, что старуху напоследок не потискал.
После капельницы Филиппыча слегка отпустило. Хотя, если верить медсестрам (а под «сугробами» прятались медсестры, что было хорошо заметно по приятным округлостям спереди и сзади), так вот, если верить медсестрам, капельниц Филиппыч получил уже семь штук. Он встал и попробовал пройтись по палате.
— Штормит, будто по балде балонником дали, — выставил он себе диагноз. Потихоньку, придерживаясь за головки кроватей, прошёлся по палате. «Бог» лежал бледный, закрыв глаза. На лбу его выступила обильная испарина, а тело его стала трясти неукротимая дрожь.
— Это! Кто-нибудь там! — Филиппыч на своих худых заплетающихся ногах подался к двери, боясь, что не успеет. Не понравился ему батюшкин видок. Высунув лицо в коридор, он дозвался пробегающую мимо сестру. Та, едва бросив взгляд на батюшку, стремглав убежала. Вернулись втроём. Выдернув капельницу, стали колоть уколы. Филиппыч притих: без него тут суматоха, а он ещё, не ровен час, в обморок брякнется.
— Почему вы не сказали, что у вас аллергия на какие-то препараты? — сурово пытал батюшку старший «снеговик». А если бы сосед ваш не успел, вы бы и умерли.
— На всё воля Божия, — слабо проговорил тот.
— Нету такой воли — без спросу умирать, — буркнул Филиппыч. Потом потихоньку прошествовал к своей кровати и, ровно складной метр, сложился там, натянув до подбородка одеяло. Происшествие с Богом — обнаружение его у собственного изголовья, а потом служба ангелом-хранителем уже у батюшкиной постели вымотали старика. Неожиданно для себя он уснул и почти не кашлял.