Сыро и холодно было в кулуаре. Тревожно скрежетали трикони, когда чья-нибудь нога проскальзывала на слишком крутом склоне.
— Джон! — глухо позвал Фермер. — Это не тот кулуар!
— Вижу, — коротко ответил Джон. — Не возвращаться же…
Но возвращаться пришлось. Стены кулуара сдвинулись. Он превращался в узкий обледеневший желоб, отполированный скатывающимися камнями. Подъем на гребень отнял много времени, но хуже всего было то, что они теперь не знали, где находятся. Куда идти по гребню? Направо, налево?.. Где искать спуск к леднику? Там рюкзаки. Можно поесть, поставить палатку и переночевать. Ведь в лагерь сегодня все равно не прийти.
Джон повел группу по гребню осторожно, медленно, вглядываясь в каждый камень. Если бы хоть на минуту разошелся туман! Нет, мокрые черные скалы так же отвесно уходили вниз и в двух метрах растворялись в сером мраке.
Темнело. Лениво, крупными хлопьями пошел снег, и это уничтожило надежду пересидеть ночь на гребне — замерзнешь. Во время короткой остановки Фермер достал остатки печенья и разделил его. Они были голодны, но ели без удовольствия. Снег падал на голые ноги и таял. В телах, еще сохранявших тепло, разливалась усталость. Напрасно они садились…
Было очень тихо в тумане. Роззи столкнула камень. Прокатившись немного, он исчез. Все прислушивались. Звук будто растаял. Через несколько секунд томительного ожидания снизу донесся рокот. Камень упал в подгорную трещину.
Фермер покачал головой. Миллионер вздрогнул.
— Ну, довольно, — сказал Джон, поднимаясь. — Раскисли.
— Кто раскис, я?
— А ты, должно быть, можешь раскиснуть, — задумчиво проговорила Роззи. Миллионер пожал плечами.
Джон нашел спуск. Не тот безопасный, по которому они днем шли на вершину, — другой. Но выбора не было.
Сантиметр за сантиметром сползали они по узкой каменной щели. Снег валил не переставая. Скалы покрылись мокрой кашицей. Джон шел первым, собирал ее на себя и промок насквозь. Зато Роззи, наверное, было немного легче.
Ноги скользили. Шли наугад, — никто не гнал, есть ли внизу выход на ледник, не ждет ли их под скалами подгорная трещина, та, в которой исчез камень, спущенный Роззи.
На средине пути попался уступ. Здесь могла бы встать палатка, если бы она была; здесь можно было бы отсидеться до утра.
Им еще раз повезло. Щель соединялась с ледником снежным мостом. Где-то недалеко лежали их рюкзаки, одежда, спальные мешки. Джон и Роззи пошли искать вниз по склону, Фермер и Миллионер — вверх.
Через два часа бесполезных блужданий по глубокому вязкому снегу они сошлись. Может быть, рюкзаки лежат под снегом где-то рядом. Но где?.. Искать дальше они не могли. Устали. И в темноте так просто не заметить трещины, занесенной предательским снегом.
Развязались. Фермер собрал веревку в бухту и положил перед Роззи. Она села. Джон протоптал в снегу замкнутую тропу, подошел к Роззи и мягко сказал:
— Пойдем… Надо ходить.
Роззи поднялась.
— Конечно. Пошли…
Круг за кругом. Круг за кругом… Тропа становилась глубже, снег под ногами уплотнялся. Они знали секрет, как побеждать усталость. Надо идти механически: раз-два, раз-два… Не оступаться, не тратить лишних сил, не изменять темпа, не думать о том, что можно сесть и отдохнуть, и не ждать того, что скоро наступит утро. Не так просто было их сломить.
Сейчас у этих жалких, измученных и замерзающих людей, совсем не похожих на тех самоуверенных «джонов», которые утром «бежали» на вершину, можно было учиться упорству и мужеству. Не тому, показному, которое они искали в своих кличках.
«Геннадий? Что такое Геннадий? — говорила когда-то Роззи. — Это длинно и невыразительно. Федя?.. Это коротко, но сентиментально. Джон — вот это энергично и мужественно. Как удар: Джон! Слышите?»
«Смелые ребята», — говорили о них, когда они прислали в факультетскую стенгазету фотографию, где обросшие бородами, грязные «бродяги», потрясая ледорубами, на вершине кричали «ура» в честь начала учебного года.
Какая же это смелость? Скорее фанфаронство или просто наглость. Но кому удалось доказать им, что между мужеством и бравадой проходит граница? Разве они кого-нибудь слушали? «Это зола», — говорил Миллионер. «Пропаганда и агитация, — вторил ему Джон. — Надо быть хорошим. Это мы знаем». А Роззи просто улыбалась.
Поднялся ветер. Снегопад прекратился. Из белесого мрака выступили темными пятнами скалы. В очистившемся небе появились контуры Опоясанной. Справа и слева возникали в свете Млечного Пути другие вершины.
Маленькие черные фигурки упрямо брели по огромному леднику. Туман рассеялся. Начало подмораживать.
Далеко внизу, в черной ночной долине рядами засветились огни. Но на глазах они гасли. Был двенадцатый час — в лагере ложились спать.
Они остановились и молча смотрели на лагерь. Не насмешливо, а как-то по-другому.
— Миллионер, — сказал Фермер, — достань фонарик. Дадим сигнал. Скорее!
— Не смей! — вскрикнула Роззи. — Ты струсил, да? Струсил! У тебя не хватает сил продержаться до утра? У меня хватит, а у тебя нет?
— Роззи, — попросил ее Джон. — Он прав.
— Молчите! Какие вы мужчины? Вы — тряпки!
— Тряпки?! — вдруг заорал Миллионер. — Пускай тряпки! Ты хочешь умирать? Я не хочу!
Роззи повернулась к нему.
— Я всегда думала, Миллионер, что ты самый трусливый из нас, самый ничтожный. Заткни ему рот, Фермер. Я прошу…
Она зашагала по тропинке. Джон двинулся вслед за ней.
Фермер смотрел вниз. Лишь один огонек горел на краю лагеря. «Это у Прохорова, — понял Фермер. — Он не спит».
Некоторое время шли молча. Погас огонь и в домике начспаса.
Роззи дрожала. Джон с Фермером сняли свои куртки и уговорили ее надеть их. Это помогало плохо. Все было мокрое и не грело. Миллионер остановил Фермера и достал из кармана его рюкзака то, что он положил туда утром. Это были его легкие тренировочные брюки. Фермер их увидел.
— Ты молодец, — сказал он тихо. — Давай. Видишь, она замерзает.
— Убирайся, дубина! — дико заорал Миллионер. — Это мое. Видишь, метка? Я должен из-за нее издыхать?! Ты скажи, — должен?
Фермер удивленно посмотрел на него и молча отвернулся. Роззи сказала Джону:
— А ты думаешь, что я это надену?
Миллионер давно мучился. Пока он верил, что им удастся выбраться из этого переплета, как всегда целыми и невредимыми, он не хотел выдавать себя. Теперь — другое дело. Теперь настало такое время, когда рассчитывать можно только на себя. На свою предусмотрительность, на свой ум.
Он вдруг сорвался с места и побежал. Ноги плохо слушались его. Остановившись у трещины, он вытащил фонарь. Зажигая и гася его, шептал:
— Раз… два… Три… Четыре… Пять… Шесть…
Шесть сигналов в минуту — это сигнал бедствия. Но лагерь спал. Никто не видел сигналов. Миллионер притащился обратно, шел и, плача, выкрикивал:
— Сволочи… Коллектив… Помощь! «У нас не оставят человека в беде!» — кого-то передразнивал он. — Каждый думает о своей шкуре! Все врут, всё врут… А-а-а!..
Фермер вырвал из его рук фонарь. Тяжело шагая, он пошел на то же место, куда бегал Миллионер. Он стоял там долго. Закончив передачу сигнала, повторял его снова и снова. За его спиной шагали по кругу Джон и Роззи. Миллионер, скорчившись в снегу, надевал свои штаны.
Фермер обрадовался, но не удивился, когда в домике начспаса загорелся огонь. Он просигналил еще раз. Ему ответили тремя вспышками. Сигнал был принят. В лагере зажглось еще несколько огней. Там люди выскакивали из спальных мешков, бежали к спасательному фонду, укладывали рюкзаки… Нет, они не думали о своей шкуре! Хорошие ребята, прекрасный народ!..
Фермер вернулся, подождал, пока Миллионер подойдет, и ударил его в лицо.
— За что?! — злобно рыдал Миллионер, валяясь в снегу. — Джон, за что он меня ударил?!
Джон затрясся от гнева.
— Пошел к черту! Какой я тебе Джон!
— Он хорек, — прошептала Роззи. — Просто вонючий хорек.