К палатке подошел Игорь с примусом в руках.
— Вот, — сказал он. — Кто понесет?
— Видишь, — обрадовалась Нина и дернула Колю Петрова за рукав штормовки. Он смутился. — Теперь все в порядке?
— А вин, того… дэйствуе? — басом спросил Петро.
— Вполне.
— Ну, добре…
Саша Веселов удивленно поглядел на примус, а потом на Турчина, но промолчал. Уже за ужином он спросил:
— Где ты его достал? Ведь это не твой.
— Э… — небрежно махнул рукой Игорь. — В спасательном фонде. Там их три, а полагается по списку два. Пошел к начальнику лагеря…
— Распечатали фонд?! — удивился Саша.
— Распечатали и запечатали… Катя, — сказал Игорь, — налейте мне еще компоту.
— Да-а… — протянул Саша.
Непонятно, как Турчину удалось добиться, чтобы распечатали спасательный фонд, который вскрывают обычно только тогда, когда случается авария и из лагеря в горы выходит спасательный отряд.
«А ведь знает, где что лежит. И сколько полагается… — подумал Саша. — Почему он просто не принес свой? Что ему, жалко?..»
Какой-то неприятный осадок остался у Саши от этого случая, но отношения с Турчиным не успели испортиться, потому что на рассвете он ушел на восхождение.
Потом вернулись новички, пришли значкисты, в лагере снова стало шумно и весело.
А когда спустились в лагерь и разрядники, Саша первый горячо поздравил с победой Турчина, обросшего светлой бородой, обгоревшего на горном солнце так, что на носу и шее шелушилась кожа, а на губах вздулись волдыри. Вершина, на которой они были, считалась нелегкой.
На соревнованиях по скалолазанию Игорь занял третье место после старшего инструктора Прохорова и Саши Веселова.
Повар соорудил в честь победителей громадный торт. Он имел форму Аман-Каи. С шоколадного гребня спускались снежинки из крема, посыпанного сахарной пудрой. По кулуарам сбегали ручьи, разбиваясь в пену из взбитых белков. Голубели, как настоящие, трещины ледников.
Такой торт и есть-то было жалко.
Форма торта была выдумана не случайно. Одна из спортивных задач лагеря состояла в том, чтобы взять эту сложную вершину.
— Пока что мы ее съели, — вздохнул Коля Петров.
— Не тэ, щоб це діло було важко, — добродушно заметил Кабанец.
Вечером в клубе были танцы. Новичок Юра Мухин стоял у дверей и вежливо говорил:
— В триконях пустить не могу.
— Да у меня уже все сорваны. Видишь? — Павлуша Сомов поднял ногу и мельком показал ботинок. Трикони на нем были.
— Не могу…
— Идол ты… Вот кто. У меня тапочки развалились.
— Павел, — строго сказал Мухин. — Хоть мы с тобой и друзья…
— Подожди, Лина. Я сейчас… — И Павлуша, грохоча окованными ботинками, сбегает с веранды.
— Иди потанцуй. Что ты будешь здесь стоять?.. — говорит Мухин.
На Лине свежее, будто сейчас отглаженное платье, поверх которого надета штормовая куртка. У некоторых девушек на загорелых ногах даже туфли. В зале уже танцуют, и музыка, вырываясь из дверей клуба, разносится над лагерем, сплетаясь с шумом реки. В столовой девушки-подавальщицы торопятся убрать после ужина, чтобы освободиться на часок. В зале уже жарко. Штормовые куртки лежат на подоконниках, на столах, сдвинутых к стенам, висят на спинках стульев. Танцующих много. Даже замполит, человек пожилой, с седеющими волосами, кружится с какой-то девушкой из отряда новичков и что-то ей говорит. Она смеется, сверкая белыми зубами.
— Очень люблю этот вальс, — говорит Нина и смотрит в глаза Игорю.
Танцевать с ним легко и как-то свободно. Он умело ведет Нину, мягко оберегая ее от столкновений с другими парами, и вдруг закружит на свободном месте, да так, что сразу почувствуется скрытое в вальсе ощущение полета. Ноги Нины тогда еле касаются пола. И в самом деле кажется, что они сейчас куда-то летят.
— Когда вы выходите? — спрашивает она.
Игоря включили в состав спортивной группы, которая пойдет на Аман-Каю. Нина понимает, что это очень сложное и опасное восхождение. Конечно, нет оснований беспокоиться, если погода будет хорошей. Но Нина беспокоится, потому что она-то сама остается в лагере. А они пойдут… Раз-два-три… Раз-два-три…
— Когда вы выходите?
— Послезавтра. А что? — Игорь смотрит на нее вопросительно и ласково.
— Ничего. Я так. Пойдем подышим?..
Они пробрались к двери и вышли на веранду. Она обращена на восток, и прямо перед ней спускается вниз ущелье. Луна уже поднялась высоко и ярко светит. Блестят крыши столовой и инструкторских домиков, покрытые росой. Смутно белеют палатки в тени деревьев. Воздух над ущельем и над горами дымно-голубой. Темные синие тени лежат на ледниках. На снегу и на скалах местами что-то вспыхивает холодным ярким светом. Это луч луны попал на чистый лед или на мокрые камни. Небо ясное, но воздух влажный, и звезды над головой чуть мерцают. Горы спят.
Облокотившись на перила, Нина задумалась. Игорь молчал. Сзади в окнах снова закружились пары. Донеслась музыка… Очень тихо Игорь запел: «В небесах торжественно и чу-удно… — Нина вздрогнула. — Спит земля в сиянье голубом…»
Голос у него мягкий, густой, берущий за сердце.
Нина выпрямилась. Как он узнал, что она вспомнила сейчас именно эти строки? Как?..
Она посмотрела на его лицо, теряющееся в темноте, на большие руки, лежащие на перилах. Кто-то невидимый прошел мимо, скрипя триконями по гальке.
И вдруг сердце у Нины сжалось и к горлу подступили слезы. «Как же это?.. Все так хорошо — и плакать?.. — подумала она. — Почему?»
«Жду ль чего? — поет Игорь. — Жалею ли о чем?..»
«Жду ль чего? Жалею ли о чем?..»
Группа в утвержденном составе побывала на тренировочном восхождении и получила схоженность. Вышли, когда небо только светлело на востоке и звезды еще не угасли. По утреннему холодку идти легче. Начальник спасательной службы придирчиво, как у новичков, проверил снаряжение и продукты и, подобрев, пожал всем руки:
— Ну, желаю…
Он, поеживаясь, посмотрел им вслед, потом на небо. День обещает быть приличным. По радио тоже была принята благоприятная сводка. Но начспас по опыту знал, как изменчива бывает в горах погода, и недаром метеостанции длительного прогноза не дают. Так, на день-два, не больше.
Нина откинула полу своей палатки и тоже смотрела вслед уходящим. Она хотела, чтобы Игорь обернулся. Нет, не оборачивается. «Правильно, — успокоила она себя, — он же просил не провожать».
— Что, Ткаченко, не спится? — спросил начспас.
— Жарко что-то, — смутилась Нина. — Утро такое хорошее!
— Жарко? — удивился начспас. — Мне так холодно…
Вчера вечером шел дождь. Трава и деревья были еще мокрые, воздух — сырой, влажный.
Пока шли по тропе до Голубого ручья, вымокли по пояс. Липкие, холодные брюки приставали к телу.
Вода в Голубом ручье действительно с синевой, но заметить это можно только в «ваннах» между камнями, где она не разбивается в пену. Подстилающие породы здесь крепкие — диабазы и базальты; вода не мутится и имеет окраску льда, из которого родилась.
Вверх по тесному ущелью Голубого ручья тропа идет недолго. Черно-зеленые мокрые базальтовые скалы местами стискивают ручей, и тогда он, прорезав в них щель, падает водопадом. Такие места приходится обходить, залезая на скалы, а потом спускаясь с них. Здесь все мрачно и сыро. Даже солнце кажется не таким ярким. Кончается лес, кончается и тропа; начинаются осыпи и старые морены, поросшие редкой и низенькой высокогорной травой. Когда-то ледник доходил досюда.
Со всех успело сойти три пота, но вот перед глазами, засыпанный черными обломками скал, встает язык ледника, а за ним и сам ледник, изорванный сотнями трещин. Кое-где из-под ледника выглядывают сглаженные льдом скалы — «бараньи лбы». По ним можно проследить направление уступа, на котором ледник разорвался. Здесь лед «падает». Такие места и называют: ледопад. Справа и слева встают отвесные черные скалы. Выйти по ним на гребень невозможно.