— Ты даже осунулась, — внезапно сказал Джим. — Позвать сестру Энсел?
— Нет… — вырвалось из ее губ чуть ли не криком.
— Я, пожалуй, лучше пойду. Она просила не задерживаться надолго.
Он встал с кресла — массивная фигура, перья на голове, как клобук, — подошел к ней, чтобы поцеловать на прощанье. Она закрыла глаза.
— Спи спокойно, моя любимая, и ни о чем не тревожься.
Несмотря на страх, она невольно ухватилась за его руку.
— Что с тобой? — спросил он.
Знакомый поцелуй вернул бы ее к жизни, но она почувствовала укол ястребиного клюва, кровавого клюва, больно щипнувшего ее. Когда муж ушел, Мада принялась стонать, катаясь головой по подушке.
— Что мне делать? — повторяла она. — Что мне делать?
Дверь снова отворилась; Мада сунула в рот кулак. Никто не должен знать, что она плачет. Ни слышать этого, ни видеть. Последним усилием воли она взяла себя в руки.
— Как вы себя чувствуете, миссис Уэст?
У изножья кровати стояла змея, рядом с ней — постоянный врач лечебницы. Приятный юноша, он всегда ей нравился, и, хотя, подобно всем прочим, у него была звериная голова, это не испугало ее. Это была голова собаки, шотландского колли. Коричневые глаза, казалось, поддразнивали ее. У нее самой когда-то был колли.
— Могу я поговорить с вами наедине? — спросила Мада.
— Разумеется. Вы не возражаете, сестра? — он кивнул на дверь, и сестра Энсел исчезла. Мада Уэст села в постели и стиснула руки.
— Вы сочтете, что все это глупости, — начала она, — но дело в линзах. Я не могу к ним привыкнуть.
Он подошел к кровати, верный колли, нос вверх в знак сочувствия.
— Очень жаль это слышать, — сказал он. — Они вам не режут?
— Нет, — сказала она. — Нет, я их даже не чувствую. Просто из-за них у всех странный вид.
— И ничего удивительного, так и должно быть. Ведь они скрадывают цвет. — Голос его звучал бодро, дружески. — Когда столько времени проходишь в повязке, наступает нечто вроде шока, — сказал он. — Не забывайте, вам порядочно досталось. Глазные нервы еще не окрепли.
— Да, — сказала она. Его голос, даже собачья голова внушали ей доверие. — Вы знаете людей, которые перенесли такую же операцию?
— И очень многих. Через день-два вы будете совершенно здоровы.
Он потрепал ее по плечу. Добрый песик! Веселый охотничий пес!
— И я вам еще одно скажу, — продолжал он. — Ваше зрение сделается лучше, чем раньше. Все станет яснее во всех отношениях. Одна пациентка говорила мне, что у нее было такое чувство, будто она всю жизнь носила очки и только после операции увидела своих друзей и родных в их истинном свете.
— В их истинном свете? — повторила Мада его слова.
— Именно. Понимаете, у нее всегда было слабое зрение. Она, например, думала, что волосы у ее мужа каштановые, а в действительности он был рыжий, ярко-рыжий. Сперва это было для нее ударом, но потом она пришла в восторг.
Колли отошел от кровати, похлопал по стетоскопу, торчащему из кармана, и кивнул головой.
— Мистер Гривз сотворил с вами чудо, можете мне поверить, — сказал он. — Ему удалось вернуть к жизни нерв, который он считал мертвым. Вы никогда им не пользовались — он не действовал. Кто знает, миссис Уэст, может быть, вы еще войдете в историю медицины. Так или иначе, хорошенько отоспитесь. Желаю вам удачи. Зайду утром. Спокойной ночи.
Он потрусил к дверям. Она слышала, как, идя по коридору, он пожелал доброй ночи сестре Энсел.
Ободряющие слова лишь задели ее по больному месту. Правда, в каком-то смысле они принесли облегчение, из них вытекало, что заговора против нее нет. Как и той пациентке с обострившимся чувством цвета, ей было дано не только зрение, но и видение. Она употребила слова, которые произнес врач. Она, Мада Уэст, может видеть людей в их истинном свете. И те, кому она доверяла, кого любила больше всех остальных, оказались ястребом и змеей…
Дверь отворилась, и сестра Энсел вошла в комнату, неся успокоительное.
— Будем ложиться?
— Да, благодарю вас.
Заговора, может быть, и нет, так, но вся вера, все доверие покинули ее.
— Оставьте лекарство и стакан воды. Я приму его позднее.
Она смотрела, как змейка ставит стакан на столик у кровати. Как подтыкает одеяло. Вот извивающаяся шея качнулась ниже и крошечные глазки увидели ножницы, полускрытые подушкой.