— Что с ним делать? — с отчаянием говорят в школе. Звонят в детскую комнату. Сереже девятый год, второклассник. И еще придется ходить зиму во второй класс.
— Я его не переведу, — говорит Сережина учительница. И кажется, что она так устала от него, что и представить себе не может, чтобы учить его еще и в третьем классе.
— А если подтянуть?
— Кого? Буторина? Бесполезный труд. Что в школе в голову вкладывают, дома выбивают…
Редко на перемене они чего-нибудь не учинят, братья Буторины. То подножку какому-нибудь малышу подставят, растянется он, а им весело, то толкнут кого-нибудь, пошатнется он, а за спиной — довольный хохот. Володя с кем-то поссорился — обрезал все пуговицы на пальто, другому вылил в портфель бутылку чернил. Сережа изорвал у соседа по парте учебник, выбросил у одной ученицы тетради в окно. «Какие-то они мстительные», — говорят учителя.
Когда на перемене кто-нибудь из ребят заглядывает в учительскую, Сережина и Володина учительницы уже настороже, — если жаловаться, то только на Буториных.
— И что смотрит детская комната? — говорят они. — Ведь можно лишить прав таких родителей. Детям это только на пользу.
— Можно, — соглашаются с ними, — но мы должны не только наказывать, а и перевоспитывать.
А как перевоспитывать? Какими рецептами?.. И существуют ли они, эти рецепты? Вход в неблагополучную семью — это вход через лабиринт. Нужно время, чтобы добраться до сути. Доберешься, а дальше что? На столе инспектора папка — «Буторины». Тут уже все: акты обследования, характеристика на детей из школы, на родителей — с места работы, объяснения, заявления соседей… Вообще, полная картина и «благополучная» характеристика на Любовь Андреевну как случайный светлый мазок на мрачном фоне.
Папку с делом Буториных условно можно разделить на две части: в первой — семья, во второй — работа с этой семьей. Если в первой части все ясно, то вторая заставляет задуматься: все ли сделано и так ли делается? И как быть дальше? Буторина пьет — тут уж не до детей; Сережа и Володя безнадзорны, распущенны. Влияние улицы сильнее школы: школа — пять часов, все остальное время — улица, семья. В семье есть ее глава — Иван Лаврентьевич. А как он?
Начальник камнерезного цеха был несколько удивлен, когда к нему пожаловал представитель детской комнаты милиции.
— Буторин? Иван Лаврентьевич? А он вас, собственно, почему интересует?
Обстоятельно объясняют, что происходит в семье.
— Сейчас мастера вызову.
Разговор с мастером не вносит никакой ясности. Ведь Иван Лаврентьевич на работе не пьет, не дебоширит, с начальством скандалы не учиняет, ведет себя, так сказать, тише воды, ниже травы.
— Мы, к сожалению, всего этого не знали, — честно признаются и начальник, и мастер, — первый раз слышим…
Это довольно частый ответ — первый раз слышим. И нет в этом ничего удивительного: как бы родители ни вели себя в семье, они стараются, чтобы не стало это достоянием коллектива, где общественное мнение может сыграть решающую роль в судьбе людей.
Детская комната милиции решила придать работе с такими родителями гласность. Ведь что получается: акты, протоколы, а кто знает? Соседи? Но они и сами ждут мер воздействия от других. Такие семьи должны находиться под неусыпным наблюдением коллектива, быть на виду, коллектив должен знать, следить и перевоспитывать — одной детской комнате милиции это не под силу.
Общественное мнение — о нем упоминается часто в печати, на профсоюзных собраниях. Не преминут о нем вспомнить и в узком кругу товарищей, но что это такое, по-настоящему может понять только человек, стоящий перед судом общественности. И не только понять, но и испытать силу его благотворного воздействия. Тут ему нелицеприятно выскажут все, что думают. Коллектив может быть мягким, он может быть строгим, но независимо от этого человек, который стоит перед лицом его и дает о своем поведении отчет, не может не пересмотреть свою жизнь.
Н. ЯНИНА, общественный инспектор детской комнаты милиции № 2 Советского района.
г. Алма-Ата.
В. Агеев
ПЕРВЫЕ ШАГИ
7 ноября 1962 года по столичной площади имени В. И. Ленина прошла необычная колонна демонстрантов. Четко печатая шаг, в одном строю шли студенты, школьники, рабочая молодежь. Их было 350 человек. А впереди — портрет первого чекиста революции — Феликса Эдмундовича Дзержинского…
Из кабинета секретаря Фрунзенского райкома комсомола они вышли поздним октябрьским вечером. Их было немного, — Кенес Бейсебаев, его брат Жан, Саша Кожевников, Володя Савченко, Валерий Садыков — всего человек двенадцать, в основном студенты горного института. Они говорили, перебивая друг друга, и трудно было разобраться в этом разноголосом шуме. По-видимому, разговор с Семеном Апполимовым, секретарем райкома, увлек этих ребят необычностью того дела, которое им предложили.