В октябре ребята задержали девятнадцатилетнего парня. Он обещал показать какого-то главаря. Дружинники догадывались, что это должен быть Неуловимый.
Оперативная группа выехала к кинотеатру. Шел мелкий осенний дождь. Тускло блестела опавшая листва, приглушающая звук шагов. Ребята подняли воротники плащей, надвинули на глаза кепки. Теперь они ничем не отличались от тех, кого им приходилось искать.
Дождь усиливался, барабанил по крышам домов, заставлял прохожих прятаться под зонты и карнизы. Ребята остановились под деревом. Крупные капли дождя падали с листьев.
Из-за угла вышел среднего роста человек. Он медленно направлялся к дружинникам.
— Он, — тихо прошептал парень.
Человек был уже близко. Он поравнялся с Шляпниковым и тихо произнес:
— Менты сзади.
Дальше его уже сопровождали. Когда он снял перчатку, Володя заметил, что на его руке нет двух пальцев. И невольно вырвалось:
— Неуловимый?!
Он вздрогнул, побледнел.
При обыске у Владимира Сундеева ничего не нашли. Он все отрицал и на допросах.
Решили Сундеева отпустить. Когда он уходил, с ним долго беседовал Володя Шляпников. Сундеев обещал прийти через неделю, но так и не пришел.
Через несколько дней он снова был задержан. В этот же вечер привели еще одного спекулянта, В. Суханова. И вот Неуловимый и Суханов встретились в комнате командира дружины.
— Вот кто заставлял меня идти на преступление, — зло проговорил Суханов, — Неуловимый.
Когда Суханова увели, Владимир спросил у Сундеева:
— Продавал барахло?
— Были моменты. Раза два.
— А точнее?
— Были моменты. Раз десять.
— А еще точнее?
— Были моменты. Раз двадцать.
Дело В. Сундеева было передано в следственные органы милиции.
«Вступая в члены оперативной дружины имени Дзержинского, перед лицом своих товарищей, перед Ленинским комсомолом торжественно клянусь:
— отдавать все свои силы и знания воспитанию человека коммунистического общества;
— направлять свою энергию на борьбу с хулиганством, пьянством и другими антиобщественными проявлениями;
— быть скромным, честным, принципиальным и смелым, примерным в учебе, труде и быту;
— беспрекословно выполнять приказ командира;
— считать своей священной обязанностью помощь товарищу.
Для меня всегда будет образцом славный боец революции Феликс Эдмундович Дзержинский.
Если же я нарушу любую из этих заповедей, то пусть меня покарает суровое презрение моих товарищей».
Нет, клятва для дзержинцев не просто слова. Это смысл их жизни, своеобразный моральный кодекс, которому остались верны Кенес Масымханович Бейсебаев, заместитель начальника уголовного розыска городского управления охраны общественного порядка, оперуполномоченные Валерий Садыков, Михаил Павлюченко, Виталий Колоколов, Юрий Чуприлин, Александр Щекочихин, Иван Кузьменко, Анатолий Нестеров, Виктор Диогенов, Рахим Давлетхожаев, Анатолий Бигалиев, Василий Грущак и многие другие воспитанники оперативной дружины имени Ф. Э. Дзержинского.
Их традиции продолжают Владимир Шляпников — командир дружины, студент-заочник отделения журналистики Казахского государственного университета имени Кирова, оператор студии телевидения, Виталий Худоянц — начальник оперативной части дружины, студент института народного хозяйства, Александр Медведев — член оперативной части, закончивший в этом году школу, Зоя Саламатова — секретарь комсомольской организации школы.
Придет новое поколение. И снова будут звучать слова: «…перед Ленинским комсомолом клянусь».
В. АГЕЕВ.
г. Алма-Ата.
А. Штульберг
СХВАТКА С НЕИЗВЕСТНОСТЬЮ
Сырым мартовским утром дворничиха тетя Стеша сметала с тротуара мусор. Она торопилась: скоро пойдут на работу люди.
Оставалось немного. Вот уже пролом в старом саманном заборе, потом перекресток, а там и конец участку. Уж сколько лет убирает она эту улицу, каждую выбоину знает на асфальте.
У пролома старая женщина нагнулась собрать в совок окурки. Темнеет что-то у забора. Пригляделась, близоруко щурясь. Кровь. Несколько небольших пятен.
«Ишь ты, — сердито подумала дворничиха, — подрались ночью шалопуты. Небось, носы пораскровянили».
Пятна темнеют и дальше, прерывистой дорожкой идут в пролом, за забор. Что ли, и там безобразничали? Ох, господи! Взглянула с любопытством во двор и оцепенела. На талой, недавно сбросившей снег земле лежит человек. Посмотрела на лицо и поскорей отвела глаза. Стало страшно. Голова его с растрепавшимися волосами лежит на руке, так что видно лишь пол-лица и оттого кажется — просто прилег человек. Если бы не кровь, не талый с вмятинами снег да неестественно поджатые ноги: вот-вот встанет. Попятилась дворничиха, загремел совок, выпавший из рук, и, словно забыв про свои годы, она опрометью бросилась к телефону…
Оперативники хмурились: данные осмотра уж больно скудные. Обезображенный труп и орудие преступления — увесистый, почти круглый булыжник. И больше ничего. На убитом светлая, в едва заметную полоску рубашка, шерстяные черные брюки заправлены в кирзовые сапоги. Ни пальто, ни шапки нет. В карманах тоже ничего. Разве только маленький кусочек картона — железнодорожный билет, с которым кто-то (может быть, и тот, что теперь лежит в морге) пятью днями раньше ехал из Ташкента в Самарканд.
Полковник Федоров так и сказал оперуполномоченному угрозыска Дмитрию Сурнину, поручая ему розыск:
— Знаю, капитан, нелегко вам придется. Дело, как говорится, темное…
В тот вечер после беседы Сурнин шел домой, как бы подталкиваемый целым рядом вопросов. Кто убитый? Местный или приезжий? Если приезжий, то зачем, когда и откуда пожаловал в Алма-Ату? Кто убийца? Какова причина преступления: корысть, месть, хулиганство?
«Да вот так, пожалуй, по порядку и придется отвечать на все эти неясные вопросы, потому что неизвестно еще ничего», — со вздохом подумал Сурнин.
Опытные эксперты реставрировали обезображенное лицо, изготовили фотографии, разослали ориентировки. Труп дактилоскопировали, чтобы по отпечаткам пальцев попытаться установить личность потерпевшего. Запросы отправили в соответствующие учреждения.
Побежали дни напряженной работы, поисков, ожидания.
Сурнин тем временем опрашивал жителей в районе станции Алма-Ата-I, где было совершено убийство. Но заявлений об исчезновении молодых мужчин в алма-атинскую милицию не поступало.
Предположили, что это мог быть бродяга, вор-гастролер. «Впрочем, нет, — сразу же отбросил эту мысль Сурнин. — Бродяги и воры-гастролеры, путешествуя в товарных вагонах, в тамбурах, на крышах, забираясь на ночевку в самые неподходящие места, конечно, не отличаются опрятностью. А на убитом чистая одежда, белье».
Что же дальше? Так… Посмотрим почту. Вот они лежат на столе у дежурного, письма из разных городов страны. Криминалисты пишут, что тщательные проверки, изучение отпечатков пальцев и фотографий не дают нужных результатов.
Только на третью неделю у Сурнина оказалась первая путеводная ниточка. Из Москвы сообщили, что дактилоскопические данные, присланные алма-атинской милицией, соответствуют данным Тахира Незнамова, приговоренного в 1961 году к одному году ссылки народным судом города Казалинска Кзыл-Ординской области.
Поиски стали конкретнее. Сурнин затребовал нужные ему данные: следственное дело Незнамова, справки.
Кзыл-Орда откликнулась быстро. Незнамов после отбытия срока ссылки поселился в Аральске. Прислали и фотографии. Сличив их с теми, что были изготовлены после фотографирования убитого, оперативник убедился, что Тахир Незнамов и убитый — одно и то же лицо. Об этом говорили также немногочисленные, но характерные приметы, имеющиеся в личном деле.