С первым вдохом приходит жгущая, жгучая боль – она знакомо концентрируется в запястье (левом), и Джейн замирает, затихает, вспоминает – это уже было, с ними или с ней одной, и это не принесло ничего, кроме отчаяния.
Не смотри на руки, слышит она его тихий голос и старается подчиниться ему – ведь нет ничего проще, чем последовать за ним, туда, куда бы он не привел. Но она уже знает, что приведет он ее в никуда.
Она цепляется за него, отвечая столь же тихо – ты не настоящий, и не отпускает его, вымаливая у неожиданной иллюзии еще хотя бы одну блаженную секунду, озаренную его присутствием. Он прикасается к ее подбородку, заставляя взглянуть на себя – и она вздрагивает, так идеальна его копия, что она выглядит совершенно настоящей – не отличить, куда более настоящей, чем те, что они оставили во дворцовом саду.
– Разве это имеет значение, если мы можем быть счастливы? Вместе?
Он успокаивающе прикасается к ее лицу, беря его, словно чашу, взглядом испивая его до дна. Жжение в запястье усиливается, и это помогает ей бороться, пусть бороться она уже и не помнит – за что.
Он пытается убедить ее:
– Это всего лишь боль, но разве она сравнится с той, что ты почувствуешь, когда потеряешь его? Один уже ушел, уйдет и второй, – он губами прикасается к ее виску, так, как не делал тот Локи, которого она знала, но так, как бы она хотела, чтобы он прикасался к ней. – Но ты можешь остаться. Здесь. Со мной.
Она думает, она и правда могла бы. Когда-то она уже оставляла все ради призрачной надежды, и это не принесло ей ничего, кроме разочарования, так важно ли – иллюзия это или нет, если отныне есть надежда на счастье? Однако она все еще помнит – он бы не хотел, чтобы она сдавалась, он бы хотел, чтобы она выбрала то, что правильно.
И она говорит то, что правильно, пусть заинденевшие губы едва слушаются ее.
– Отпусти меня. Он зовет меня.
Он и правда зовет ее – его голос, произносящий ее имя, доносится до нее сквозь плотное алое марево, обступившее их со всех сторон, стершее и лес, и небо, и воздух.
И оно, кем бы оно в действительности не являлось, действительно отпускает ее, признавая, что ее воля все же сильнее. Ей кажется – оно исчезнет прямо сейчас вместе с лицом Локи, и она, жадно вглядываясь в это лицо еще хотя бы несколько мгновений, задает вопросы, ответы на которые она так и не получила – но имела на них право.
– Ты знал, что я бы не поняла, что это – всего лишь иллюзия, и не прошла бы испытание, если бы не Локи. Так почему же ты решил, будто бы я достойна?
Иногда она по-прежнему вспоминает на себе тяжелый взгляд Одина. Не было ни единой возможности, что он не знал – Локи помогал ей; о том, что они стали общаться (нежеланный принц и нежеланная гостья из чужого мира) знал едва не каждый во дворце. И все же, отдавая ей бессмертие, заточенное в яблоке, он не сказал ей ничего.
– Потому что это правда, Джейн Фостер. Ты не знаешь, но я наблюдал за тобой – в бесконечном множестве измерений, – он говорит голосом Локи и смотрит его взглядом, и ей спокойнее. – И в одном из этих измерений, том, откуда он прибыл, я был частью тебя. Ты была смелой. Ты помогла мне пробудиться. Один хотел воспользоваться мной, но я давно ждал нашей встречи – чтобы просить о помощи.
Она изо всех сил, покидающих ее столь стремительно, пытается запомнить его слова.
– Война начинается, Джейн. Она в каждом из измерений, она настигнет и вас и не пощадит никого. Настало время собирать камни.
Она не понимает – она так сильно старается, но сознание ускользает от нее, словно песок сквозь пальцы, словно вода.
Камни? – переспрашивает она.
Оно, кем бы оно ни было, кивает в согласии и затем – обещает:
– Изгнанником он увидел многое и многое узнал. Он расскажет тебе, когда вернется.
Локи, думает она, и что-то вновь разгорается, поднимается в ней, затопляя собой тоску.
А потом она понимает.
– Это ты отправил его сюда. Зачем?
Оно исчезает, бледнеет, но она тянется к нему, желая узнать еще хотя бы это. И оно позволяет.
– В каждом из измерений ты ждешь его, Джейн Фостер, – но не в каждом дожидаешься. Ему нужно было это увидеть. Ему есть, за что сражаться.
Его голос затихает, но она все же успевает, еще опустошенная, но уже – не мертвая, выпросить у него последнее, необходимое:
– Кто ты?
Что ты такое?
И услышать ответ:
Я – реальность.
***
Первое, что она чувствует – это запахи. Ворох запахов – травы, свежесть, прохлада. Затем – чье-то дыхание и чей-то гнев, досада и волнение.
Затем она слышит – голоса.
– Она оступилась и ударилась головой.
Джейн пытается приоткрыть глаза, чтобы увидеть – его. Его голос она узнает сразу же, как и нетерпеливость, снисходительное превосходство в его словах. Она пытается открыть глаза – но веки слишком тяжелые и сонные, и она не может.
– Ударилась так, что до сих пор не приходит в себя?
Тор, думает она. Он здесь. Знает ли он, где они были, что с ними произошло? Но она сама не знает, что с ней – с ними – произошло. Война начинается, вспоминает она, и ей нужно рассказать всем, предупредить всех.
Она слышит раздражение в чужом выдохе и чужих словах, где-то рядом с ней, совсем близко – она могла бы прикоснуться, будь она настойчивее в своем желании проснуться, будь она сильнее, умнее или немного храбрее.
– Такое случается иногда, братец. Думаешь, обезопасил ее от всего, дав ей яблоко? Да, она больше не смертна, но по-прежнему всего лишь мидгардка. Ее можно ранить. Ее можно убить.
Резкое движение, больше похожее на порыв ветра, опаляет ее кожу – и освобождает. Она и не сразу осознает, что все это время кто-то – Тор – держал ее за руку.
– Не приближайся к ней, – в его голосе звучит сталь угрозы и острота разочарования. – Я позволял тебе… Пока она этого хотела. Пока это было безопасно для нее.
Ей ты тоже прикажешь?
Она поворачивает голову, туда, откуда раздаются звуки – и все вдруг затихает и угасает. Она не слышит ответа, она не слышит больше ничего, лишь звук открывающейся и закрывающейся двери, и не чувствует ничего, кроме тепла, прикоснувшегося к ее лбу, ее волосам, успокаивающего, убаюкивающего.
Когда она приходит в себя – она видит стены лечебницы, сомкнувшиеся вокруг нее, и встречается взглядом с Фриггой. Ее золотые волосы мягко блестят в свете заходящей звезды, и она вспоминает, как та сидела у постели своего младшего сына – днем и ночью, и беспокойная усталость оседала в чертах ее лица. Ту же усталость, заострившуюся ожиданием, Джейн видит в ней и сейчас.
– Моя царица, – приветствует она, и та улыбается уголками губ в ответ на ее чуть хриплое и дрожащее.
– Я рада, что ты пришла в себя.
Она поднимается со скамьи – высокая и величественная; небесно-голубая ткань платья шелестящей волной обнимает ей ноги. Джейн чувствует, как немного прогибается кровать подле нее и чужое – ласковое – прикосновение к собственному запястью.
– Он принес тебя вчера вечером, бледную и бессознательную. Тор не находил себе места, – она чуть медлит, словно раздумывая – подходящее ли сейчас время? Но оно, наверное, всегда неподходящее, а потому она продолжает:
– Ты помнишь, что произошло?
Она кивает, она помнит. Алое зарево и чей-то голос в ее голове. Я – реальность, снова слышит она, и она не знает, что ей делать.
– Что… О чем рассказал Локи?
Фригга лишь качает головой, неуверенно и неспешно, и отвечает – Ничего. Ничего, Джейн, лишь только то, что ты оступилась в саду.