Ты не попрощался с ней.
Ветер обжигает ей кожу и уносит ее слова. Локи угрюм, но спокоен, смотрит прямо, и взгляд его размерен, холоден. Она не знает, о чем он думает, но его лицо почти что сурово, и осознание – у него есть причины не прощаться с ней – царапает ее изнутри своими острыми углами.
Он кажется практически сломанным, и она в нечаянном порыве дотрагивается до его руки – свою руку он не отдергивает, но и ее в ответ не сжимает.
– Она мертва, – вдруг говорит он, вглядываясь в темно-красное, едва ли не черное марево, зияющее перед ними – они стоят всего лишь в нескольких шагах от него, и Джейн не уверена, что теперь готова отпустить его. Но ведь она сама сказала ему – ему пора возвращаться домой, и это правда, потому что здесь, в этом измерении, он не больше, чем инородное тело, выдернутое из своей реальности по чужой воле, потому что есть другой Локи, тот самый, что обвивал их руки обоюдной магией, и камень бесконечности пообещал его скорое возвращение. Потому что в том, другом измерении этому Локи есть за что сражаться, и она не может держать его дольше.
Но все же (все же!) он тот же самый Локи, которого она любит, и она ничего не может с собой поделать.
– Ее убили, – продолжает он, – и все, что я смог сделать – это лишь отомстить.
Она не представляет, не может представить себе бездыханное тело вечно молодой царицы, и понимает, для него, столь редко привязывающегося к другим, умеющем любить как-то абсолютно по-своему, по-особенному, не признаваясь даже самому себе, знать, что он больше никогда ее не увидит – слишком больно.
– Но ты знаешь, что она жива, – она не смотрит на него, но ей и не нужно смотреть на него, чтобы чувствовать – его взгляд полностью принадлежит ей. – В других измерениях, в миллиардах других реальностей, где все сложилось иначе – она жива, и она с тобой.
Он разворачивает ее к себе, и она видит это – ту же самую глубину, робкую, неверящую и осторожную, обращенную к ней, ту самую глубину, что она заметила впервые еще в самом начале их знакомства. Тогда Джейн, ослепленная своим пребыванием в Асгарде и преддверием вечности, отмахнулась от нее, этой ничем не восполнимой глубины, слишком ветрено и беззаботно – теперь же она надеялась, что та незнакомая ей Джейн окажется немного мудрее.
Он хочет что-то сказать ей, но она успевает первой:
Найди меня.
Она думает, возможно, он даст себе – им – шанс хотя бы раз, потому что иногда все, что им нужно, это всего лишь шанс. Найди меня в своем измерении, Локи.
Он дотрагивается до ее лица, его пальцы холодные и неуверенные, и ей кажется, будто еще одна секунда – и он никуда не уйдет. Здесь у него было все – неразрушенный дом, мать, Асгард. И она, она тоже здесь, словно надежда на невозможное. Но Локи прикасается губами к ее разгоряченному лбу, и на его лице, на мгновенье смягчившемся, застывает хорошо знакомая ей уверенность.
Он кивает ей, и отпускает ее, ступая к алому мареву, так больше ничего и не сказав – энергия обвивает его тело, словно бы проникая него, а потом вдруг исчезает, будто бы и не существовала – вместе с ним.
Джейн думает, что это к лучшему.
========== Заключение ==========
***
Вся ее жизнь и все в ее жизни приводит ее к одной единственной секунде, секунде, когда она обретет что-то бесконечно важное. Джейн не знает – что это за секунда, когда она настанет – настанет ли? Но знает точно – она сразу же поймет.
Будучи еще совсем маленькой девочкой – с короткой косичкой, перекинутой через плечо, вечно растрепанной и несобранной, неугомонной, непоседливой, любопытной до неприятностей, любознательной до недосыпа, потому что звезды, эти невероятные, таинственные звезды горят и сгорают исключительно по ночам – Джейн начинает свое долгое ожидание. Ее ожидание выглядит трепетным и робким, едва пробудившимся, едва очнувшимся ото сна сомнений и замешательств, и заключается в грезах о далеких неизведанных мирах, сбереженных в древних, дряхлых сказаниях, выдуманных и ненастоящих, как ее убеждали, как ей твердили без умолку - все, кому лень и не лень; о запутанных дорогах, что ей только предстояло открыть и постичь, что должны были привести ее в приветливую, дружелюбную неизвестность. О целях, пока еще смутных, не сформировавшихся до конца, но уже порой будоражащих ее воображение, тревожащих и беспокоящих его.
Джейн, не оборачиваясь, не оглядываясь по сторонам, пусть порой и хотелось до невозможности, шла к этой заветной, маячившей где-то совсем неподалеку секунде – только руку протяни и возьми; но с годами все менялось, она менялась, взрослела, степенность заняла место спешности – преображалось и ее ожидание, внезапно обретя окончательную форму и имя. Оно совмещало в себе все старые надежды, те самые, в которые никто, кроме нее, не смел и не желал верить, и получило новые; ее ожидание отливало благородной отвагой, и стальной смелостью, и надежностью. Ее ожидание звали Тор, и Джейн оказалось невероятно легко представить, что именно его она представляла всю свою жизнь и всю свою жизнь ждала.
Она ошибается – осознание то приносит ей разочарование и, неожиданно, облегчение, и секунда выскальзывает из ее рук, так и не найденная, и Джейн пытается убедить себя в ненадобности той самой заветной секунды.
Уставшая, она перестает ждать.
Уставшая, она прислоняется раскаленным лбом к прохладному стеклу машины; они – она, Эрик за рулем – едут сквозь ночь по шоссе, оставляя позади тяжелую неделю доказательств и вычислений, и она действительно устала, безмерно и безвозвратно, потому что даже теперь, даже спустя годы после того, как она окончательно распрощалась с той девочкой из Нью-Мексико, той, у которой могли отобрать оборудование и саму жизнь, той, что была наивна и безвестна, она по-прежнему порой сталкивается с недоверием в научном сообществе, так неохотно принявшем абсолютно новый взгляд на устройство мироздания.
Эрик молчит практически всю дорогу, лишь изредка озвучивая удачные мысли о прошедшей конференции, впрочем, не ожидая ее ответа – она практически засыпает, убаюканная летним зноем и его звуками, его ароматами и его яркостью, но что-то выдергивает ее, громкое, невероятно громкое, и Джейн кажется (но только кажется, потому что это невозможно), будто она слышит тиканье часов. Эрик что-то кричит ей, но она и так все видит – там, за стеклом, темно-алый луч, идущий от неба, вросший в землю, оросивший ее светом, словно кровью. Они останавливают машину, и она бежит к этому темно-алому лучу, несмотря на все окрики Эрика, несмотря на все его волнение о ней, потому что все это уже было – с ней или с ними, а секунды, когда-то затихнувшие казалось навек, звучат слишком громко в ее голове своим неумолимым приближением, и, возможно, но только возможно, одна из них – та самая.
Джейн думает, что снова ошибается, когда видит его – она, на самом деле, не имела ни малейшего представления, что ожидала увидеть, но точно не его, и она стоит над ним, не смеющая даже дышать, пока молчаливое замешательство Эрика не прерывается его же ругательствами. Мы совершенно точно не заберем его с собой, говорит он, уже набирая чьи-то номера – но здесь не ловит; здесь – это посреди шоссе, и Джейн уже тянется к нему, бессознательному и, наверное, ненастоящему, потому что настоящий он мертв. Потому что настоящего его так долго оплакивал Тор, и слезы его были теплыми и солеными.
Джейн, он чуть не убил меня, произносит Эрик, уже догадываясь – раньше ее самой о ее намерениях, и взгляд его сухой, настойчивый, растерянный и, самую малость, боязливый. Но Джейн смотрит на него, очевидно прося, потому что, каким бы он ни был, кем бы он ни был в действительности, но он по-прежнему оставался братом Тора, и они никак – совершенно и абсолютно никак не могут оставить его здесь. А еще, вспоминает она, он спас ее жизнь.
Поэтому они возвращаются уже втроем, и Джейн с усмешкой – впрочем, довольно горькой – размышляет над тем, сколько богов ей еще предстоит подобрать. Эрик молчит всю дорогу – Локи не приходит в себя.