Он чуть склонился к ней, и она впервые почувствовала, насколько же он был больше ее. Она всегда знала, он выше ее на голову, он сильнее ее, но только теперь, когда он был так близко к ней, а зелень в его взгляде утратила все озорство, окончательно и бесповоротно обратившись в стекло, она осознала, насколько он действительно был опасен.
– Ты начала не с того, Джейн.
Она думала – ей показалось, но он был абсолютно серьезен, и он действительно произнес ее имя так, будто оно было важно. Он произнес его впервые, и оно прозвучало слишком правильно, и это обескуражило ее, опустошило, а затем – разозлило (она не знала истоки той злости, но чувствовала, как та разрушает ее своей важностью).
Она едва ли узнала свой голос – столь незнакомым, низким, почти шипящим, а оттого слишком похожим на его собственный он показался ей:
– Так просвети меня.
– И что же я получу взамен?
Это было так похоже на него – выторговать у нее ее же отчаяние.
– Что ты хочешь?
Он чуть откинул голову назад, лениво осматривая ее из под полуприкрытых век – солнце по-прежнему не щадило никого – и даже уже не стараясь делать вид, будто бы действительно раздумывает.
– Я хочу, – он чуть отодвинулся от нее, словно бы возвращая ей ее же личное пространство, – чтобы ты рассказала мне о себе.
Она усмехнулась (усмешка та была вынужденной, выдавленной) – не веря, что он на самом деле подразумевал именно то, о чем говорил. Она ждала, что он скажет дальше – но он молчал.
– Обо мне?
Она выразительно посмотрела на него, выделяя последнее слово. Она не могла нащупать двойное дно, как бы ни пыталась.
Его голос звучал тихо и досадливо:
– Я думал, что именно так и сказал.
– И что же ты хочешь знать обо мне?
Он не отвечал – секунду, другую, а затем улыбнулся, и Джейн вдруг все стало ясным и очевидным, потому что лежало на самой поверхности – он знал, что она нуждается в помощи, и он действительно мог помочь ей. Он был магом, он ведал намного больше Тора и ее самой, но взамен он хотел проникнуть в ее душу, чтобы потом (она вздрогнула при этой мысли) у него при наличии необходимости была возможность вывернуть ее наизнанку.
– То, о чем не знает даже Тор.
***
Так значит, ты бессмертна.
Сейчас она чувствует необходимость скорее в отдыхе, чем в беседе – с ним. Они разобрали две трети от того, что он отложил, и не нашли ничего. Она лениво перелистывает страницы, не видя и не понимая уже ничего, он же сидит как и много раз прежде прямо перед ней, откинувшись на спинку стула и раздраженно оглядывая то, что оказалось бесполезным и бессмысленным. За окном безвозвратно вечереет, и она вспоминает об ужине с Тором, который – никак – нельзя пропускать. Она могла бы пересчитать по пальцам дни, которые они проводили вместе, как и утра, однако вечера они оставляли всегда друг для друга, словно принося извинения за повторяющуюся с завидным постоянством кратковременную разлуку, о которой, на самом деле, никто по-настоящему не жалел.
А Тор по-прежнему не царь.
Она отложила книгу, словно бы признавая свое поражение – как бы они не желали, одного дня было недостаточно, чтобы решить одну из многочисленных, но сейчас крайне необходимых загадок Вселенной.
– Нет, – сказала она, уже зная, что это порадует его, ведь для того Локи, что она знала, не было больших радостей, чем поражения брата. – Он решил, что пока не готов.
На ее удивление она не видит в нем ликования, но задумчивость. Он словно бы нащупывает один из ответов в ее словах, ответов, что он и так уже знает. Она гадает, принадлежит ли Тору трон в измерении этого Локи. Локи, легко читая ее (как и всегда), отвечает на ее невысказанный вопрос – темно и тихо.
– Он стал царем.
И в его голосе нет ничего, кроме горечи, и она чувствует – в той горечи нет и капли ревности или зависти, лишь угрюмая печаль.
Что произошло, думает она. Что могло произойти? Она пытается разобраться, но все тщетно, словно бы перед ней уравнение с большим количеством переменных. Ей не хватает – не хватает подсказок, намеков (всего).
Ей не хватает (снова, в который раз, пусть она по-прежнему не всегда готова признать это) его присутствия, его помощи.
Она решает, что иногда знание – это бремя, а не умиротворение. Она решает, что не хочет больше знать.
– Так значит, ты получила яблоко Идунн, – он бесшумно отодвигает стул и встает из-за стола; в свете угасающей звезды его силуэт кажется слишком тревожным. – И каково это, стать бессмертной?
Стать тем, кем не должна была быть.
Она все еще помнит, как это – она заперлась в их с Тором покоях, спряталась от света дня. Было свежо – свежестью тянуло через приоткрытое окно, и пахло землей после дождя – тогда дожди были не мукой, но благодатью. Яблоко было тяжелым в ее руках, переливалось загадочно и нетерпеливо, и она долго не решалась. Она долго сидела перед зеркалом – ее отражение, тусклое и тоскливое, тревожно вглядывалось в нее в ответ; то отражение догадывалось о чем-то, о чем пока не догадывалась даже она сама.
Она все еще помнит, как это было, пусть и пытается больше никогда не вспоминать.
Одиноко.
Она хотела – она еще сама не знала об этом, но все же – она хотела, чтобы он был рядом. Она еще не знала, что, на самом деле, рядом он больше не будет никогда.
Локи стоит к ней полубоком, и ему не нужно смотреть на нее, чтобы знать, о чем она думает.
– И что же Один дал тебе в испытание?
Она замирает, не догадываясь, что он может знать и об этом. А затем опустошенно усмехается – откуда бы он ни прибыл, кем бы он был и не был, он всегда знал о ней едва ли не больше, чем она сама о себе.
– Все самое худшее, через что я только могла бы пройти.
Она еще чувствует порой – густой алый туман, оседающий в мыслях и легких, туман, обернувшийся в ее главный страх. Только вот она не справилась бы – без него. Джейн задумчиво потирает запястье, как она порой делает это, не зная, куда девать собственную растерянность; там, на бледной коже, все еще выцветают старые руны, выжженные умелой рукой – те самые, что когда-то помогли ей.
Потерянная в собственных воспоминаниях и не способная найти выход из их лабиринта, она не замечает, что Локи уже развернулся к ней, и смотрит на нее – на ее руку, – и во взгляде его нет ничего, кроме зарождающегося огня.
– Что ты пообещала мне?
Его голос – ломкий, сыпучий – отводит ее в самый конец того лабиринта, но она все еще не решила, где безопаснее – в его настойчивом удушающем кольце или же на долгожданной свободе.
– Пообещала тебе?
Он выглядит бледнее, чем обычно, чем это возможно, и это пугает ее.
– Ты бы не справилась сама, – продолжает он, перемещаясь к ней и даже не осознавая этого, и тот огонь в его глазах она могла бы принять за настоящий, не будь он столь беззастенчиво синим. – Я помогал тебе. Так что же ты пообещала мне?
Себя, думает она, и что-то поднимается в ней, неотвратимое, словно клятва, страшное и тоскливое. Сначала все то, что не принадлежало Тору (то, о чем не знает Тор), а затем, уже в годы его отсутствия, осознающая, так медленно осознающая его истинное положение в системе координат ее жизни и приоритетов, и все остальное – все без остатка.
– Ничего, – выдыхает она, и это уже во второй раз – второй раз, когда она лжет ему.
Второй раз, когда он ей не верит.
========== .7. ==========
***
Первое, что он сделал – это прикоснулся к ее вискам.
Уже начинало темнеть, и она боялась, что Тор может прийти совсем скоро. Она не была уверена, что сможет правильно объяснить присутствие его младшего брата в их покоях.
Она отпрянула от того неосторожного прикосновения, но Локи посмотрел столь осуждающе, что все пришлось вернуть на свои места и вернуться самой. Она вновь пододвинулась к нему, удивляясь, как то, что внушает холод, может источать жар.