…Ложится, вытесняя все другое, даже воспоминания детства, неожиданно подумалось Пиф.
– …Принципиально новая методика прогнозирования, позволяющая поднять точность предсказаний еще на одну сотую – а это, господа, очень и очень немало, если учесть, что Оракул в принципе не допускает ошибок, о чем вам, разумеется, уже хорошо известно и известно не понаслышке…
Верховного Жреца напряженно слушали. Ждали, когда перейдет к основному – к новой, несколько видоизмененной форме подачи заказа. Поскольку любая усовершенствованная методика требует немного иного способа представления информации о событиях, развитие которых желательно узнать с точностью до той самой одной сотой, о которой сейчас шла речь.
– …Таким образом, смежные области, а также области, смежные со смежными областями, и любые незначительные колебания в их развитии, могут иметь некоторое влияние на интересующий предмет, а могут и не иметь, и динамику этого влияния…
Презентация проходила в Готической гостиной. Вдоль стен, выложенных панелями холеного мореного дуба, расставлены стулья с высокими прямыми спинками, и местные магнаты, банкиры, воротилы и сошки помельче сидели чинно, сложив холеные руки на коленях. По другую сторону стола, разделявшего Гостиную пополам, так же смирно восседали служители Оракула. Скучающе ползали взглядом по потолку, по картинам над головами сидящих. Угасающий вечерний свет пробивался и все никак не мог пробиться сквозь толстые цветные стекла витражных окон. И многоцветная витражная роза горела под самым потолком.
Среди гостей Пиф вдруг разглядела своего бывшего наставника Белзу. Сидели среди каких-то жирных в хорошо подогнанных черных костюмах. И богаты, на толстых пальцах золотые кольца – тоже какие-то мясистые.
А грозный Белза как будто меньше ростом стал. Голову в плечи втянул, что ли, сутулиться начал? Не мог же он усохнуть за несколько-то месяцев, что Пиф его не видела. И облысел еще больше. Теперь венчик светлых волос едва оперяет голову. Под глазами круги. Они и раньше были, эти круги, только Пиф их не замечала.
Вот один из жирных что-то сказал. Процедил, едва соизволив шевельнуть толстыми губами. Белза с готовностью приник ухом к этим губам. Как хорошо помнились Пиф эти движения – стремительные, точные. Выслушал нового хозяина, что-то ответил вполголоса, уселся снова ровно.
Усталость иссушила его, состарила. И Пиф вдруг поняла, что Белза стал ей жалок.
Отвернулась, чтобы не встретиться с ним глазами.
Наконец официальная часть подошла к концу, и прием продолжился в соседнем зале, который среди служителей Оракула непочтительно именовался "предбанником". Голодные служители налетели на бутерброды, как воробьи на раскрошенную булку. Закусочка, деликатная и скуповатая, кончилась исключительно быстро.
С бокалом хорасанского вина Пиф разгуливала по залу, наблюдала. В углу два программиста (можно подумать, не кормят их в Оракуле! не вольнонаемные ведь) жадно пожирали фрукты.
Кандида, таясь, суетливо подбирала яблочные огрызки. Поймав взгляд пифии, побледнела.
– Пирожок вот спеку… – пробормотала она.
Пиф только бровями шевельнула.
– Можно? – совсем ослабев от страха, спросила Кандида.
– Бери, – разрешила Пиф. И поскорее ушла.
Сегодня было скучно.
Она подошла к окну, но сквозь витражи почти ничего не видела. В мути красных и зеленых стекол угадывались могучий Евфрат, причал, прогулочный катер.
– Пифка, – услышала она за спиной голос.
Обернулась.
Беренгарий. Ну, нахал.
И уже изрядно набрался – интересно, как это ему удалось?
Пошатываясь и глядя на нее мутно и ласково, старший группы программного обеспечения протянул ей свой бокал.
Пиф с подозрением отшатнулась.
– Что это?
– Коктейль.
И лукаво улыбнулся.
Оба фыркнули. Они давно работали вместе, им часто выпадали дежурства в одни и те же дни. Вокруг них постепенно образовалась пустота. Двое посвященных беседуют у окна, и цветные стекла раскрашивают их лица в шутовские маски.
Ни он, ни она не замечали этого почтительного отчуждения. А посетители Оракула, деликатно пожевывая бутербродики и посасывая маслинки, нет-нет, да бросали на них боязливые взгляды.
Что решается сейчас, что происходит в эти мгновения между жрецами?
– Ты что, льешь водку в шампанское?
– Угадала. Умная девочка.
– Да ну тебя.
– Ты попробуй, попробуй.
– Хочешь, чтобы я нализалась?
– Да ты же алкоголичка. Тебе пробку понюхать – и ты готова.
…Предсказательница, одержимая божественным духом Феба, берет из рук программиста бокал. Отдает ему свой. Боги, что за ритуал совершают эти двое? Какие молнии Силы проскальзывают между их соприкоснувшихся рук?
– А этот новенький, как его? – заговорила Пиф, прикладываясь к бокалу Беренгария. – Боги Орфея, какая гадость… Где ты достал водку?
– Пронес под поясом. Новенький-то? У него имя смешное – Беда…
– Противная рожа.
– Да нет, парнишка толковый.
– Троечник.
– Я тоже троечником был.
– Оно и видно.
Пиф приложилась к "коктейлю" основательнее. Ей понравилось. Попросила еще. Беренгарий сказал: "сейчас" и пошел за шампанским.
Теперь они пили вдвоем. И с каждым глотком Пиф становилось все лучше. Зал исчез. Раздвинулся, и стенами стала ночь, озаренная сполохами заката. И вместо потолка стало небо, а вместо канделябров – разбитая на куски луна. Исчезли люди, съедены были все бутерброды. Жертву принесли, и кровь протекла сквозь стекла, и стекла стали красными, и река, протекающая там, за стеклами, стала рекой крови.
Пиф громко сказала:
И ей подали трон.
Она села, бокал в одной руке, виноградная гроздь в другой. Ела виноград и плевалась косточками в гостей, и все почтительно смеялись и не смели отирать лица.
И хохотала.
И провалилась в темноту, где не было уже ни стен, ни ночи, не зарева, ни разбитой луны, ни кровавой реки, ни трона, ни власти, ни винограда.
А только темнота была.
В темноте засветилась белая точка. Это произошло не сразу. Может быть, минула одна вечность. А может, и не одна.
Чем была эта точка?
Постепенно она обрела очертания. Это была пятипалая рука. Рука лежала у нее на плече. Тело Пиф содрогнулось, рот раскрылся. Рука держала ее за волосы. Вторую руку она ощутила у себя на животе.
Да ведь это же меня выворачивает, сообразила вдруг она, а кто-то меня держит, чтобы не навернулась рылом в землю.
Она открыла глаза и обнаружила себя под мостом.
Совсем близко текла черная река, и она была огромной, холодной. На ее черной поверхности играли огни большого города, холодные, белые. Под мостом горел небольшой костер, возле него маячили какие-то смутно угадываемые тени. Рыбаки, что ли? Терлась бессонная кошка, пахло рыбой. Корюшкой пахло. Весь мост пропах этой корюшкой. Серебро чешуи отливало на камнях.
А чуть поодаль стояла она, Пиф, в белом жреческом одеянии, без очков (потеряла? разбила?). Рыбаки безмолвно смотрели. Не осуждающе, без любопытства.
– Где мои очки? – спросила Пиф, едва только обрела дар речи.
Ей подали.
Она нацепила их на нос.
– Садись, – предложили ей. И надавили на плечи, чтобы лучше поняла. Она опустилась – думала, на камни, но оказалось, нет, на ватник, расстеленный заранее. Поблагодарить и не подумала.
(Пифия!)
Перед ней стоял тот самый новенький программист со смешным именем Беда. Волосы уже немного отросли, торчали ежиком.
– Развезло тебя, мать, – сказал он сочувственно.
– Принеси умыться, – велела Пиф.
Он послушно пошел к воде, принес воды в горстях, щедро заливая все вокруг, обтер ее лицо.