— «Беда». Что это означает? — недоумевал мар-бани.
Наставил свою великолепную бороду на Верховного Жреца: высокомерен и прекрасен в превосходном своем высокомерии!
— Милейший, я выложил такую кучу денег не для того, чтобы услышать одно-единственное слово!
— Дорогой мой, — снова проговорил Верховный Жрец, — вся неприятность в том, что жрица, работавшая над заказом, и сама ничего не помнит. Она вошла в транс, которому предшествовала тщательная аналитическая подготовка… Вам объяснить технологию вхождения в так называемый аналитический жреческий транс?
Мар-бани пожевал губами, уселся в кресло, которого прежде упорно не замечал, закинул ногу на ногу.
— Да уж, желательно, — обронил он.
Верховный Жрец оценил его поведение как дружелюбное.
— Изучив все обстоятельства, касающиеся данного дела, жрица обязана забыть их. И уверяю вас, пифии это умеют. Они проходят специальную подготовку, весьма жесткую, но эффективную. Затем, когда к ним приходят видения, они, как правило, представляют события как бы свершившимися, причем, в наиболее вероятном варианте. Это и является предсказанием. По окончании транса жрица переходит в руки медицинского персонала и два дня находится в карантине. Затем ей предоставляется трехдневный отпуск, после чего она приступает к работе над новым заказом…
— А какой у них срок жизни? — вдруг спросил мар-бани.
— Друг мой, вас это, очевидно, не касается, — сказал Верховный Жрец.
Мар-бани решил не затрагивать больше посторонних тем и снова повертел в руках фирменный бланк с предсказанием.
— «Беда»… Я могу ознакомиться с видеозаписью? — спросил он неожиданно.
— Вообще-то мы не предоставляем клиентам наши видеоматериалы, разве что возникают рекламации… — сказал Верховный Жрец. — Впрочем, рекламации практически не возникают.
— Считайте, что возникла, — сказал мар-бани.
Однако видеозапись его разочаровала. В течение получаса на экране телевизора дрожала и пучила глаза потная женщина, после чего завыла (мар-бани стало противно) и выдавила из себя это непонятное «беда».
Вернувшись в кабинет Верховного Жреца, мар-бани решился.
— Хорошо. Я принимаю ваше предсказание. Поскольку заказ был оформлен как запрос от правительства о возможности социального взрыва, то слово «беда», очевидно, означает «правительству следует остерегаться, ибо в случае неосмотрительных действий его ждет беда».
— Вот видите, вы сами великолепно во всем разобрались, — сказал Верховный Жрец.
Пиф открыла глаза.
Нет, ей не почудилось. Город был полон грома. За окном светило солнце, никакого дождя не было в помине. Стекла позвякивали, чашка на столе слегка дребезжала о блюдечко. Что-то большое, тяжелое непрерывно рокотало в чреве необъятного Вавилона, будто там неуклюже ворочалось гигантское чудовище, заплутавшее в лабиринтах улиц и дворов-колодцев.
Пиф находилась на карантине, в медицинском флигеле Оракула. Она много спала, много ела, проходила обследование, кварцевание, водный массаж и другие процедуры, долженствующие восстановить ее здоровье. Обычно жрица после транса, как и говорил Верховный Жрец заказчику мар-бани, остается в карантине на два дня, но для Пиф сделали исключение. Прошло уже шесть дней, а выписывать ее собирались только назавтра — итого семь дней.
Ее это устраивало.
До сегодняшнего дня, когда вдруг зашевелилось это странное, грохочущее.
«Ррр… до грробба-а…»
— Бэда, — пробормотала Пиф. И вдруг вскрикнула — она вспомнила: — Бэда!
На крик заглянула медицинская сестра в голубом облачении. Еле слышно прошелестела с укоризной:
— Голубчик, разве так можно…
— Тетку Кандиду сюда! — повелела Пиф.
— Невозможно, голубчик… Служительницам такого ранга вход в медицинский корпус строжайше…
— Нет! Тетку Кандиду мне! Хочу, чтоб Кандида прислуживала! — капризно проговорила Пиф, норовя запустить в сестру больничным тапком. — Ну!..
Сестра, которой настрого было приказано потакать всем капризам этой жрицы, поспешно выскользнула из комнаты и прикрыла дверь.
«Дурраки…» — рычало чрево Вавилона.
Пиф взяла с белого пластмассового подноса чашку. Крепчайший кофе. Таких чашек она выпивала в день не менее трех. Сестра пыталась протестовать, но Пиф закатила первосортную истерику.
(Истерика Жреческая Первосортная: «МНЕ ПОСМЕЛИ ПЕРЕЧИТЬ? МНЕ — ПОСМЕЛИ — ПЕРЕЧИТЬ? — _М_Н_Е_… — _П_О_С_М_Е_Л_И_…» и так далее, по нарастающей, покуда у дерзкого не сдадут нервы, ибо у пифии, закатывающей Истерику Жреческую Первосортную, нервы как канаты).
После этого сестра смирилась.
И вот, не дожидаясь взрыва, едва лишь уловив первые нотки ИЖП в голосе Пиф — что уж скрывать, и без того довольно визгливом, — сестра побежала за этой неопрятной теткой Кандидой, которая моет полы в рабском бараке и у младшей жреческой обслуги и от которой вечно разит потом и хлоркой.
Пиф как раз допивала вторую чашку, когда тетка Кандида явилась. Вернее, так: сперва показалась сестра, губы поджаты, лицо смертельно обиженное, голос уксусный:
— Я привела вам эту Кандиду, голубчик, как вы и просили.
— Спасибо.
Пиф подпрыгнула на широкой мягкой постели, разворошив скользкие шелковые подушки. Взметнула белоснежный пеньюар, вскочила.
— Спасибо!
Сестра исчезла. Вместо нее боком протиснулась в дверь громоздкая тетка Кандида. Как была, в синем халате. Ибо Пиф велела — НЕМЕДЛЕННО! Сестра и притащила старуху — НЕМЕДЛЕННО!
— Как же так, барышня, — укоризненно заговорила тетка Кандида, — от дел оторвали, даже переодеться не дали…
— И не надо, не надо переодеваться, — поспешно сказала Пиф. — Входи, да дверь затвори как следует.
Тетка Кандида повиновалась.
— Ну, — совсем уж неприветливо молвила она, — зачем звали-то, барышня?
— Что в городе происходит? — жадно спросила Пиф, раскачивая пружинный матрас.
— Для того, что ли, звали, чтобы я вам, значит, про безобразие это рассказывала?
— Да, да. Что там грохочет с утра?
Тетка Кандида с подозрением поглядела на Пиф — не посмеяться ли задумала младшая жрица. Все они с тараканами в голове, а эта так вообще бешеная.
Но Пиф была совершенно серьезна.
— Ну, говори же. Меня тут взаперти держат, пока я болею после транса…
Тетка Кандида придвинулась ближе и прошептала:
— Бунт, барышня. Настоящий бунт. Эти-то, богатеи из нынешних, власть всю забрали и народ давят, будто виноград на винодельне… Ну вот. А прежние-то владетели, допотопные, которых нынешние всех их богатств лишили и в нищее состояние ввергли, — они-то за народ. И народ за них биться пошел. Старые-то, ну, мар-бани — лучшую долю обещали… Говорят, закон такой сделают, чтобы всех рабов непременно раскупали. Чтобы нераскупленных, значит, не оставалось. И налог на окна отменят, а плату на воду в прежней цене оставят…
— Врут, — отрубила Пиф.
— Ох, барышня. А вдруг не врут? Народ ведь надеется…
— А грохочет что?
— Так танки в город вошли… Правители-то сразу вызвали военных, чтобы те, значит, народ разогнали… Ну, военные и стараются… С утра уж стреляют, побили, говорят, народу — страсть… — Тетка Кандида скорбно покачала головой. — Вот беда-то, вот беда какая!..
— Беда. Беда!
Пиф замолчала, широко раскрыв невидящие глаза.
…Стрекозиные крылья… Нет, это просто синий цвет — лазурит — кафель площади Наву…
— Беда, тетка Кандида, — сказала Пиф, лихорадочно схватив старуху за рукав. — Слушай, мне уйти надо.
— Уйти им надоть! — возмутилась старуха. — Здоровье свое беречь — вот что им надоть! Молодые еще, чтобы себя гробить… Сказано докторшей — лежать, значит, лежать. Нечего козой скакать. К тому же и неспокойно в городе.
— Тетка Кандида! — взмолилась Пиф. — Ты меня только выручи, я тебя откуплю. Как сыр в масле кататься будешь.
— Разбежалась, откупит она меня. Мне и в Оракуле хорошо.
— Ну ладно, скажи, чего хочешь, — все для тебя сделаю. Только помоги. Очень надо уйти. И чтоб эти все, — она кивнула на дверь, за которой скрылась сестра, — чтоб никто не знал.