— ДА.
— А КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ?
— ПОПРОСИЛА ХОЗЯИНА. КСТАТИ, ДЕДУШКА, КОТОРЫЙ ТЕБЕ ЭТО УСТРОИЛ… КАК ОН ТЕБЕ?
— УЖАСНО.
— ИМЕЙ В ВИДУ, ОН АНГЕЛ.
— Я ТОЖЕ АНГЕЛ.
— ОН НА САМОМ ДЕЛЕ АНГЕЛ. БУКВАЛЬНО.
Экран вдруг погас. Потом мигнула надпись: «ЗАВЕРШАЮ ПРОГРАММУ».
Гедда оторвала глаза от экрана. Показалось ей, что ли? Она еще раз коснулась клавиш, но ничего не произошло.
— Пиф, ты здесь? — спросила Гедда компьютер.
Дедушка наклонился над Геддой, окатив ее ароматом перегара и старых носков, и Гедда непроизвольно отшатнулась.
— Поговорили, барышня?
— Да…
— Ну и отойдите. Машина казенная, время оплочено. Свое получили, так что прошу.
— Кем оплочено?
— Да вам-то что? Уж не вами, ясное дело.
Не простившись, Гедда вышла из склепа. Дедушка продолжал бубнить себе под нос, и в его бессвязной болтовне все чаще поминались слова «опохмелка» и «ходят тут всякие».
Что это было? Она что, действительно разговаривала с Пиф?
Гедда остановилась. Впереди уже показался зеленый купол церковки.
Я ЧТО, НА САМОМ ДЕЛЕ ТОЛЬКО ЧТО РАЗГОВАРИВАЛА С ПИФ?
Пиф мертва, сказала она себе. Я сама видела то, что осталось от ее трупа, разложенным на клеенке.
Но разговор БЫЛ. Как были и дедушка, и сердитый Петр, и склеп с растрескавшимся мраморным ангелом. Ее пальцы до сих пор помнили ощущение клавиатуры компьютера.
И отчаяние охватило Гедду.
У меня было три минуты, чтобы поговорить с умершей. Чтобы по-настоящему поговорить с умершей. Я должна была спросить, видела ли она богов и каковы из себя боги. Или прав был этот ее белобрысый дурачок Бэда с его Богом Единым… И существует ли вечное блаженство. И что такое грех и что такое истина… Боги, какая я дура… У меня было три минуты прикосновения к вечности, а я болтала с Пиф, точно она жива и мы с ней опять висим на телефоне…
По лестнице загремели шаги. Голос Комедианта затрясся под потолком, как студень. Комедиант повернул голову на звук; Карусельщик не шевельнулся — как сидел, вертя в руках крошечную шарманку, так и оставался. В пустой комнате, отражаясь от всех битых стекол, разбросанных по полу, вертелась назойливая механическая мелодия:
Между третьей и четвертой строчками мелодия-хромоножка нелепо подскакивала, раздражая Пиф.
Толкнув дверь плечом, в комнату вошел Хозяин. Остановился, огляделся с победоносным видом, и Пиф вдруг заметила, что перья на крыльях ангела-хранителя были окрашены в камуфляжные цвета.
Хозяин держал какой-то неопрятный сверток. Он кивнул Карусельщику, с Комедиантом поздоровался за руку и обернулся к Пиф.
— Ну, как ты, девочка?
— Спасибо.
— Поговорила со своей подругой?
— Спасибо, Хозяин.
— Как впечатления от разговора?
Пиф заметила, что Хозяин ухмыляется.
— Гедда ничуть не изменилась.
— А ты?
Пиф засмеялась. Легко-легко стало ей, и она взлетела.
— Я тоже, — сказала она.
Хозяин протянул длинную руку, дернул Пиф за ногу, и она снова опустилась на пол. Теперь Хозяин превышал ее ростом почти вдвое, и Пиф поневоле уткнулась носом в его гениталии. Хозяин с готовностью поводил поясницей.
— Перестань, — сказала Пиф, давясь от смеха. — У ангелов не бывает хуев.
— Тебе же хотелось, — заметил Хозяин. Он наклонился — высоченный, ужасный — и протянул ей сверток. — Возьми. Это тебе. Подарок от меня.
Пиф обеими руками приняла подношение. Приняла, не спрашивая, как делала еще в те годы, когда была жива.
Хозяин опустился рядом с ней на корточки. Бросив беглый взгляд в его наглые любопытные глаза, Пиф принялась разворачивать белую ткань, в которой находилось что-то круглое, легкое, на ощупь резиновое. Комедиант подошел поближе и тоже заглядывал через плечо.
Под первой белой тряпкой оказалась вторая, грязная, в пятнах крови. Пиф прикусила губу — она догадалась. Хозяин пошевелил крыльями, ветер пронесся по комнате, и всех окатило ароматом хвойного леса. Пиф сняла последнюю тряпку и увидела нерожденного ребенка.
Маленькое чудовище было таким отвратительным, что она едва не выронила его, и Хозяин прикрикнул:
— Осторожней, ты!
— Это… — спотыкаясь, спросила Пиф. — Это МОЙ?
Хозяин пожал плечами, широким крылом едва не сбив с ног Комедианта, который терся за его спиной.
— Нерожденное дитя, — сказал он, — твое, чужое, какая разница? Оно ДАЕТСЯ тебе. Ты совершила убийство, теперь посмотри ему в лицо.
Пиф подняла глаза на Хозяина и увидела, что он прекрасен. Его лицо потемнело, рот изогнулся, глаза расширились — это был дивный лик иконы. Лик смотрел на нее отрешенно и печально.
— Я ничем не могу помочь тебе, — сказал Хозяин словно издалека. — Постарайся полюбить это существо.
Пиф еще раз взглянула на уродца.
— Оно вырастет?
— Зависит от тебя.
Хозяин встал, повернулся, чтобы уйти. Пиф смотрела ему вслед, приоткрыв рот. Уродец корчился у нее на коленях, пачкая пеленку какой-то зеленоватой жижей.
— Господи, каким же оно вырастет? — вырвалось у Пиф.
Уже в дверях Хозяин сказал, не оборачиваясь:
— Зависит от тебя.
Тяжелые шаги протопали по лестнице, шваркнула входная дверь, упало и разбилось еще одно стекло. Голос Комедианта взвизгнул.
Шевеля губами, Комедиант беззвучно сказал:
— Попытайся не видеть в этом наказания. В конце концов, Хозяин же назвал его «подарком».
Пиф покачала головой. Она поняла вдруг, что плачет, но не так, как при жизни, не слезами, не телом, не жалостью к себе, а так, как иногда плакала во сне — без слез, одной только содрогающейся душой.
Существо с гигантской сизой головой сморщилось, дернуло крошечными лягушачьими лапками, повозило ими в воздухе и вдруг нащупало огромную в синих венах пуповину, торчащую из середины живота. Схватило ее цепкими пальчиками, потащило куда-то, ткнуло себе в лоб, в щеку, наконец попало в маленький рыбий ротик и начало жадно сосать.
Пиф взяла существо поудобнее на руки, обтерла жижу с отвратительной головы, выбросила грязную пеленку, оставив только белую. Закрыла глаза и начала укачивать уродца, напевая колыбельную:
Летит напев печальный,
Падам, падам…
— Вот и все, — сказал санитар, обтирая руки. — Как живой, даже лучше.
Покойник умиротворенно глядел на него со стола. Санитар отбросил крем «Балет», которым гримировал мертвеца, в таз для использованных тюбиков. Там их уже скопилось несколько десятков, выдавленных, грязных.
Мэтр ничего этого не знал — он величаво шествовал навстречу вечности. Его тропа была ровной и ясной, впереди, в белом венчике из роз, вел его добрый ангел. Иначе и быть не могло.
Мэтр был человеком добродетельным. Сначала он верил в правительство и Бэл-Мардука и знал, что плохих в светлое будущее не берут. Потом под влиянием обстоятельств в пожилых уже летах перешел в христианскую веру и так же твердо уверовал, что плохих не берут в рай. Рай виделся ему чем-то вроде территории пионерского лагеря: дивная природа, добрые взаимоотношения, всеобщая справедливость и равенство. И — только для хороших.
Мэтр оказался на равнине, затянутой туманом, огляделся по сторонам. Фигура в сияющем венце исчезла, и это немного обеспокоило Мэтра.
Он взволновался еще больше, когда увидел на этой равнине трех голых молодых людей. Среди них была женщина. Хотя Мэтр не мог толком разглядеть этих людей, но в том, что темноволосое существо с ребенком на руках принадлежит к женскому полу, почему-то не усомнился.
Голые разговаривали. Они были из тех, при виде которых Мэтр при жизни всегда плевался. И прежде плевался, и потом, когда обратился в истинную веру. У всех троих были длинные волосы, а у одного — грязные бисерные цепочки на руках. И на плечах у него сидел отвратительный студнеобразный демон. Демон растекся по своему хозяину, свесив ему на спину крысиный хвост.