Каждое утро теперь он приходил за «Синичкой» в ее уголок и уводил ее к себе в мастерскую.
Он давал ей сласти и показывал, как надо сидеть, чтобы ее было удобно рисовать.
Теперь заинтересованная «Синичка» притихла и сидела смирно, как мышка, внимательно всматриваясь в быстро подвигавшуюся работу художника.
IV.Так шли дни… недели…
«Синичку» со двора серого дома точно перенесли на полотно картины, и живая «Синичка», смеясь, указывала пальцем на синичку, нарисованную на картине, и твердила, радостно хлопая в ладоши:
— Это я… «Синичка!»
Это вышла великолепная картина.
Бледный художник с добрыми глазами испытывал теперь большую радость.
Картина была кончена. Он дал денег «Синичке» и отпустил ее в ее уголок между лопухами и крапивой.
Большая мастерская, в которой так чудесно улыбалось голубое небо, опустела. Бледный художник в бархатной куртке, выехал оттуда и увез с собой картину.
Он стал очень богат, — за картину ему заплатили громадные деньги… Ее выставили на показ в большом городе…
Люди останавливались подолгу перед картиной и любовались красавицей-девочкой со странными глазами и интересовались ее судьбой.
И вот однажды во двор старого дома въехала карета. Нарядная дама вышла из нее и направилась прямо в тот угол, где сидела и пела «Синичка»… Дама прислушалась… На лице ее выразилось удивление. Потом она подошла к «Синичке», приласкала ее, дала ей конфект… А через пол часа, переговорив с дворничихой, увезла «Синичку» в своей нарядной карете.
«Синичку» привезли в дом богатой барыни, одели как барышню, стали учить пению… «Синичка» подросла, но с годами не поумнела. Она оставалась по-прежнему идиоткой… Только песни ее слушали теперь не одни жильцы серого дома, а знатные и важные господа…
«Синичка» выросла и стала певицей… Но поет она хуже, чем прежде… В уголку, на заднем дворе, между лопухами и крапивой, «Синичка» пела лучше и задушевнее…
И печальнее стала она… Ей недостает свободы… По дикому уголку соскучилась «Синичка»…
Гиме — живая игрушка
Гиме ее звали…
Она была черненькая, как мушка, с черными приподнятыми и опущенными книзу по обе стороны носа глазами, с высокой прической, с массою черепаховых и золотых гребней в голове.
Она ходила в шелковом вышитом халатике, который назывался киримоно, опоясанном атласным поясом, или оби…
Киримоно было светло-голубое с желтыми цветами, а оби — черного цвета с золотыми кистями.
Гиме была маленькая японочка, очень нарядная маленькая японочка и вдобавок красивая, как фарфоровая куколка. Кроме черных раскосых японских глазок и черных глянцевитых волос, у Гиме было матово, изжелта-смуглое личико, цвет желтого мрамора, на котором играл не переставая нежный, розовый, как заря, румянец. У Гиме были коралловые губки и черные, точно нарисованные брови. И если девочек с раскосыми глазками можно назвать красивыми, то Гиме была самою красивою из них. Гиме была красавица.
Старый Азума, ее отец, очень любил свою красивую дочку.
Азума давно лишился жены. Он вдовел уже лет десять и теперь всю свою любовь к жене после ее смерти перенес на хорошенькую Гиме.
Старый Азума имел маленький чайный домик близ японской столицы Токио… В этом домике хорошенькие грациозные японочки, называемые гейшами, пели и плясали под звуки ше. Ше — это музыкальный ящик, один из любимых инструментов Японии.
Многочисленные посетители приходили в чайный домик, как у нас приходят в театры, садились за столики и, распивая душистый чай из крашеных фарфоровых чашечек, любовались танцами маленьких и нарядных гейш и давали старому Азуме много золотых монет за представление… И Азума покупал на них своей Гиме нарядные киримоно и золотые гребни и дорогие оби… Азума одевал Гиме, как куколку… Она была наряднее и красивее всех своих подруг. Иногда, по большим праздникам, когда чайный домик посещают особенно знатные иностранцы, Гиме играла и пела с остальными гейшами. И всегда выделялась среди них грацией и красотою.
— Гиме у тебя растет как принцесса! — говорили Азуме знакомые посетители гейш.
— Не дай бог, что случится с тобою, девочке будет очень трудно… Небось немного ты скопил деньжонок для дочки на случай своей смерти.
— Ничего не скопил! — простосердечно сознавался Азума. — Все деньги, которые я выручал с представлений в чайном домике, шли на наряды Гиме… на украшение ее жилища, на всевозможные удовольствия, которые я доставлял ей… О том, чтобы отложить копейку на черный день, я и не думал. Да и зачем думать? Проживу я еще долго… И волею судьбы умру тогда, когда моя Гиме вырастет и будет женою какого-нибудь знатного самурая (рыцаря) или богатого иностранца.
Так говорил своим друзьям Азума.
Так он думал…
А судьба думала иначе…
II.В один прекрасный вечер в чайный домик приехал знатный богатый русский князь с женою и детьми, одного возраста с маленькою Гиме.
Как только дети князя увидели Гиме, они пришли от нее в неописанный восторг.
— Папа! Мамочка! Смотрите, что за прелестная японочка! — вскричала миловидная белокурая княжна Нина по-английски.
Гиме понимала английский язык, которому ее выучили учителя, приглашенные для ее образования стариком Азумой, и услышала замечание миловидной белокурой княжны, улыбнулась и закивала ей своей хорошенькой головкой.
— Ты мне напоминаешь цветок белой розы! — весело крикнула она белокурой Нине. Это было очень любезное приветствие по японским обычаям. И Гиме начала танцевать свой красивый, полный восточной грации танец под мелодичные звуки ше, струны которого перебирала другая маленькая гейша.
Чем дольше шел танец, тем все грациознее и милее танцевала его Гиме. Ее черные, приподнятые по уголкам, глазки ярко блестели, точно две черные яркие звездочки… Ее приятно матовые щечки горели ярким румянцем. Она была чудно хорошенькая в эту минуту. Маленькие гейши старались не отставать от нее… Но до Гиме им было далеко. И вдруг в самый разгар танцев откуда-то снизу раздался отчаянный крик по-японски:
— Скорее! Сюда! На помощь! Старый Азума разбился. Несчастье со старым Азумой.
Гиме дико вскрикнула и, как подкошенная, рухнула без чувств на пол. Некоторые из публики кинулись к ней, другие бросились на помощь к старому Азуме.
Действительно, страшное несчастье случилось с хозяином чайного домика. Желая угостить гостей, как можно лучше, он спустился в погреб, где у него хранились самые старые и самые лучшие вина, но впотьмах оступился, упал на спину и сломал себе спинной хребет.
Азума умер сразу, тут же на ступенях погреба. Его бережно подняли и отнесли в шайню. А Гиме все еще не приходила в себя.
Около нее хлопотала княгиня и белокурая Нина, жена и дочь посланника.
Вы знаете, что значит посланник, дети? Это представитель каждого государства в другом чужом государстве. Все государства обмениваются между собою посольствами, и князь Павел Петрович Бельский был русским посланником при японском дворе. Оттого он и жил в Токио, в столице японского государства.
Князь Бельский принял большое участие в маленькой Гиме.
Старый Азума лежал мертвый. Его домик наполнился друзьями покойного. Все они спорили и говорили по поводу Гиме.
— Ах, что-то будет с девочкой? Держал ее отец как принцессу, а ничего ей не оставил, ни одной иены. Кто-то примет ее к себе в дом — не обрадуется… Уж очень избалована девочка, а ведь ничего не имеет! Совсем нищая… худо ей будет, бедняжке Гиме!
Князь Бельский прислушивался к этим спорам и сердце его наполнялось жалостью.