Его крошечный пуговицеобразный носик морщился поминутно, и он делал такие гримасы своей потешной маленькой мордочкой, каким позавидовал бы любой клоун из цирка.
А неумолимая Дуняша продолжала суетиться около него, нимало не обращая внимания на все его нетерпеливые ужимки.
И вдруг оглушительный рев наполнил прихожую.
— Мама! — завопил не своим голосом Витюша, — Дуня меня за шею ущипнула…
Дуняша растерялась. Оставила в покое крючок у ворота Витиной куртки, который намеревалась застегнуть, и осталась стоять с разинутым ртом и выпученными глазами перед плачущим мальчиком. Няня, обожавшая Витюшу, накинулась на Дуняшу.
— Деревенщина… Неуклюжая… Не руки, а грабли… Барское дите обидела… У-у, глупая! Не плачь, мой розанчик, не плачь, моя крошечка, моя ягодка малинная… Дай-кось я тебе конфетку дам!
И вынув из кармана конфетку в особенной соблазнительной ярко-красной обертке, няня сунула ее своему любимцу.
«Ягодка малинная» сразу перестал реветь, позволив няне застегнуть злополучный крючок, и усиленно занялся конфеткой.
Девочки Кира и Соня стали одевать свои шляпы перед зеркалом. Кире было десять лет и она была черненькая, как мушка, Соня же блондинка, того красивого оттенка волос, про который говорят, что он отливает золотом.
Обе девочки были премиленькие и обыкновенно были очень дружны между собою, но сегодня точно злой волшебник встал между ними и поминутно науськивал их одну на другую.
— Сонька, ты мою шляпу надела! — неожиданно заявляет черненькая Кира.
— Ай, неправда! Кирка, ты врешь! — так и вспыхивает белокурая Соня. — Мамочка, скажи Кире, чтобы она не врала.
— Соня! Соня! Что за манеры! — ужасается мама. — Как ты можешь так говорить с сестрою?
— Отдай мою шляпу! — снова повелительно обращается к сестре старшая Кира.
— Это не твоя шляпа, а моя… У тебя была пряжка с жучком на твоей шляпе, а на моей просто шарик! — горячится Соня.
— Неправда, шарик был у меня, ты вечно все перепутаешь! — злится Кира. — Снимай сейчас! — И она тянется к голове сестры обеими руками.
Та отскакивает в сторону и со всего размаха налетает на ногу нянюшки. Нянюшка взвизгивает на всю прихожую… У нянюшки мозоли на ногах и она их тщательно покрывает каждый вечер какою-то темною жидкостью. Не мудрено поэтому, что она чувствует страшную боль под ногою вертлявой Сонечки.
— Да уймитесь вы, сударыни, сладу нет с вами, — сердится она на обеих девочек. — Барыня, прикажите им старые шляпы надеть, что они будут в тюлевых делать, коли дождь пойдет, — обращается няня к Анне Павловне.
Но, оказалось, сделать этого было нельзя. Картонки с простенькими соломенными шляпами отнесены уже в коляску. Идти вынимать их — лишняя проволочка времени. К тому же кучер наемного ландо уже несколько раз присылал от ворот дворника напомнить господам, что он давно ждет и что за рубль целковый он целые сутки стоять не намерен…
— Собрались, наконец? — недовольным голосом говорит мама, которую начинают раздражать эти неимоверно долгие сборы.
— Идемте!
Идут попарно, следом за нею. Впереди Алек с Витюшкой и с длиннейшей удочкою, которою он намерен ловить рыбу на пруде у бабушки, и которою уже поймал сейчас красный тюлевый бант на шляпе у Киры и немилосердно тянет шляпу с головы сестры.
Кира, выступающая подле Сони, громко вскрикивает и хватается за голову. Еще минута, и тюлевый бант оторван от шляпы и висит на удочке в виде особенно красивой пурпуровой рыбы. Кира заливается слезами. Няня бросается освобождать бантик… Алек сконфужен… Такого улова он не ожидал. Наконец бант освобожден и торжественно водворен в карман няне.
— Нет, уж ты как хочешь, а брось эту дрянь, мой батюшка, — решительно заявляет Алеку няня, — а то всем в лонде глаза ею выколешь.
Но Алек не согласен. Вчера он купил удочку. Она самая длинная и удобная, какая была только в магазине… Он выбирал ее целый час и не бросит ни за что на свете.
— Мамочка, — кидается он к матери, — позволь оставить удочку.
Начинается продолжительное совещание, после которого решено удочку дать на козлы Дуняше, которая, за неимением места в экипаже, поедет рядом с кучером. Удочку торжественно вручают горничной. Вот и ландо… Добрались, слава Богу!
Кучер с сердитым лицом требует на чаек.
— Долго больно собирались, господа, лошади застоялись! — говорит он недовольным голосом.
Ему накидывают лишний двугривенный и приступают к самой трудной задаче — усаживанию в ландо. Хотя народу, кажется, и немного, но дело осложняется. Узлов и картонок гибель. В последнюю минуту на крыльцо выскакивает огромный дог Марс и заливается лаем. Он точно предчувствует, что господа уезжают на три месяца и скучная жизнь вдвоем с кухаркой Катериной ему совсем не кажется приятной.
— Марсенька! Миленький! Голубчик! с нами хочешь, с нами, — кричат дети, протягивая сверху руки из экипажа.
Тот лает еще оглушительнее.
— Мамочка, возьмем с собой Марсеньку! — жалобным голосом просят девочки.
— Пожалуйста, мамочка! Бабушка его так любит! — вставляет свою просьбу Алек.
— Но ведь он будет драться с бабушкиной Фанни! — слабо протестует Анна Павловна, которой самой до смерти жаль оставлять Марса.
— Ничего, ничего, мамочка! Мы за ними присмотрим! — хором отвечают дети.
Мама соглашается.
Марсу кричат… хлопают… свищут… Он, как ошалелый, кидается с крыльца к коляске.
— Садись, Марсенька, садись! — наперерыв лепечут Соня, Кира, Алек и Витюша.
Но не тут то было… Марс не намерен садиться в экипаж, где и без него сутолока и давка. Он предпочитает бежать сбоку и лаять на лошадей.
Ландо трогается. Марс стрелою летит вперед.
— Хам! хам! хам! — несется его оглушительный лай на всю улицу.
— Господи, спаси и помилуй! — бросаясь в сторону, испуганно вскрикивают прохожие. — Не собака, а тигра! В сад бы такого. Зоологический! — громко выражает свою мысль встречный городовой.
И все таки ландо медленно подвигается под оглушительный лай Марса. Анна Павловна скользит усталым взглядом по встречным домам и магазинам. Слава Богу, они на целые три месяца освободятся от городской духоты и пыли. У бабушки в ее маленьком имении, Новгородской губернии, такая благодать в летнее время!
И дети поправятся, окрепнут… Особенно Витюша! Он такой хилый, слабенький…
Анна Павловна останавливает на Вите свой заботливый материнский взгляд и вдруг громко неожиданно вскрикивает…
Витюша неузнаваем…
Где его нос, щеки, губы?
Все сплошь покрыто огромными красными пятнами, даже на лбу они, эти страшные пятна, даже на шее…
— Господи, что это? — в ужасе шепчет разом побледневшая Анна Павловна. — Корь? скарлатина? оспа?
— Витюша! Милый! Родной! Что с тобою? — притягивая к себе сына, вся холодная от ужаса, спрашивает на смерть перепуганная мать.
А Витюша сидит как ни в чем ни бывало. У него ничего не болит, его ничто не беспокоит.
Взгляд мамы переходит на курточку Витюши, украшенную белым воротничком с манишкой на груди.
И на белой манишке такие же пятна, как и на лице, и на шее.
Лицо мамы проясняется.
— Витька, гадкий мальчишка, где это ты так разукрасился? — едва удерживаясь от смеха, спрашивает она.
— Не извольте беспокоиться, барыня! — вмешивается няня, — я ему конфетку дала, конфетка в бумажке… Витенька сосали с бумажкой, а бумажка красит!
Вот оно что! Бумажка!
Все смеются. Витюша громче всех… И лицо его в красных пятнах делается при смехе еще забавнее и смешнее.
— Нет, его положительно нельзя везти таким на вокзал! — решает Анна Павловна. — Дуняша! Дуняша! — обращается она к преважно восседающей на козлах горничной, — слезай скорее и беги домой! Возьми полотенце, намочи его водою и сюда обратно! Только скорее, слышишь, как можно скорее!