И, улыбнувшись, прибавил:
— Есть у меня и новости для тебя…
— Новости? — Джумалия поднял брови, сцепил руки за спиной.
— Да, бай Димитр, новости — с войны…
— Ну что ж, говори, послушаем, что это за новости… — старик вернулся на прежнее место и снова уселся на лавке.
Лука сел напротив, положил документы на стол и, вытерев платком лицо, медленно, подчеркивая каждое слово, произнес:
— Туркам крышка! Сулейман-паша вернулся в Заар… Ни через Шипкинский, ни через Хаинбоазский перевал ему не удалось пройти. Вот такие дела!
И он ударил кулаком по подушке, лежавшей на лавке.
Зная горячий темперамент учителя, Джумалия лишь кивнул головой и произнес:
— Все это хорошо, но скажи мне, где сейчас Гурко?… Это важнее.
— Этого я не могу тебе сказать, бай Димитр, — ответил учитель, — но пятнадцать дней топтаться на месте у Шипкинского перевала с сорока тысячами человек и не сделать ни шага вперед — большего позора невозможно себе представить!.. Каждый день турки по десять раз ходили в атаку — и все напрасно!
Задумчиво покачав головой, Джумалия сказал:
— Война сильно затянулась, Лука, и это плохо… Что из того, что Сулейман-паша вернулся в Заар. Люди-то его с ним, ведь это большая сила. И еще эти мирные переговоры… они не дают мне покоя…
— Какие переговоры, — учитель встал, — это лишь слухи. Кому взбредет в голову топить себя ради Турции? Опять же в Англии не один Дизраэли, есть оппозиция, парламент, общественное мнение…
— Да кто станет спрашивать оппозицию, если, скажем, надо будет не допустить Россию к Дарданеллам? Будто уж люди из одной лавочки могут схватить друг друга за глотку из-за наших интересов! Все это пустая болтовня… Англия… Франция… Один лишь звон…
— Не забывай, бай Димитр, сейчас в Европе другая обстановка, — учитель принялся шагать взад-вперед. — Есть и другие государства, великие силы. Мир изменился, произошли революции, одна за другой образуются республики.
— Ну что ты заладил — революции, республики… Словно не во время твоих революций больше всего людей поубивали…
Учитель остановился и поднял назидательно палец:
— Ты не прав, бай Димитр… Это очищение, очищение во имя великих идеалов…
— Очищение… — махнул рукой старый мастер. — Турки тоже совершают очищение ради своей веры… Какое же это очищение, когда людей убиваешь…
Христофоров подошел к столу.
— Кровь революций, бай Димитр, будит умы, заставляет людей мыслить яснее и правильнее… В противном случае мир покроется плесенью… протухнет, погибнет…
Джумалиев тоже встал, приблизился к учителю.
— Почему людям для того, чтобы мыслить, нужна кровь, а не разум? — ударил он тыльной стороной ладони по столу.
— А потому, что разум у каждого свой, а кровь одинаковая у всех, бай Димитр… Вот поэтому…
И он махнул рукой, словно хотел сказать, что сейчас ему не до спора на эту тему. Повернулся, взглянул на часы.
— Да, чуть не забыл, — хлопнул он себя по лбу, — я встретил сына хаджи Стойо — Павла. Он спросил, где можно тебя найти. Я сказал, что в первой половине дня ты наверняка будешь дома.
Старый мастер, вновь впавший в мрачное настроение, хотел было что-то возразить, но передумал и произнес:
— Пусть зайдет… Он, по крайней мере, разумный парень… А отца его терпеть не могу, жадность совсем его заела…
— Это верно… — кивнул Христофоров. — Потому-то я и говорю: единственное спасение — революция, баррикады и Марсельеза.
— Ерунда… — свел брови Джумалия. — Одна пустая трескотня…
Лука вернулся к столу.
— Забыл газеты. Недавно в кофейне подозвал меня Айдер-бег, чтобы я почитал ему французские газеты… Прочел я ему выдержки поострее, добавил кое-что и от себя в адрес турок… Он слушает и только хмурится…
— Не зарывайся, — покачал головой Джумалия, — ведь в апреле прошлого года тебя ни за что в тюрьму пихнули, за один только твой язык…
Они подошли к воротам. Лука Христофоров еще немного поговорил со старым мастером, потом попрощался и пошел вверх по улице к школе.
Джумалия медленно возвратился под навес. Протянув руку к столу, неохотно взял торговые документы.
Хлопнула калитка. Старик поглядел в ту сторону и увидел за деревьями Павла Данова. Старый мастер встал. Павел заметил его, только когда вышел на дорожку у самшитов.
— Доброе утро, бай Димитр, — поздоровался юноша и пошел напрямик вдоль клубы.
— Доброе утро, Павел, — отозвался Джумалия. — Иди сюда, иди… Давненько ты ко мне не заглядывал…
Пожав гостю руку, пригласил сесть и сам опустился на лавку.
— Вы, молодые, — продолжал он, открывая эбеновую табакерку с резаным табаком и ставя ее перед Павлом, — как уедете учиться в разные там лицеи, совсем нас забываете. Раньше, бывало, всегда забегал ко мне на часок-другой поболтать… А теперь я тебя вообще не вижу…
Павел, смущенно улыбаясь, устало протер глаза.
— Не в этом дело, бай Димитр, — покачал он головой. — Времена настали такие. Сам видишь — война, паника…
— Война… — недовольно отмахнулся Джумалия. — Что из того, что война. — И, словно внезапно вспомнив что-то, раздраженно продолжил: — Но, как видишь, кое-кому война выгодна… Фабрикантам… Перекупщикам… Деньги делают, товары продают… им плевать, что война… Быть в барыше — вот что важно…
Джумалия откинулся назад и оперся рукой о поджатую по-турецки ногу.
— Раньше, Павел, здесь, в местах близ Карлово и Копривштицы, торговля была почетным занятием. Быть торговцем значило, что ты первый среди людей, уважаешь свой род и другим помогаешь… А теперь что? Плевали они на имя свое, на род свой. Стали хуже турецких разбойников… Веру свою, мать свою — все готовы продать… Все…
Лицо старика побагровело, глаза негодующе засверкали. Он презрительно скривил губы и умолк.
Павел немного помолчал, словно выжидая, пока старик успокоится, потом быстро произнес:
— Причина этого — отрыв человека от земли. Отсюда и озлобление друг против друга. Потому и рушатся нравы, общество, традиции…
— Причина — людская алчность! — отрезал Джумалия.
Павел медленно вымолвил:
— Война многое разрешит, бай Димитр, все изменится.
Джумалия искоса взглянул на него.
— Война, — сказал он раздраженно. — Конца не видно этой войне… Русские отошли за Стара-Планину, остановились у Плевена. Сейчас стоят там… Что будет дальше — одному богу известно…
— Отступление, осада Плевена — это все временные явления. Турция будет разбита! Может быть, Англия стянет весь свой флот в Босфор. Это все политика. Политические расчеты куда тоньше торговых. Но Турцию разобьют…
Джумалия покачал головой и усмехнулся:
— Слышал бы тебя отец…
— Мой отец — сам по себе, бай Димитр, — возразил Павел, — в такие времена, как сейчас, каждый должен быть чист перед своей совестью.
На щеках Павла выступил легкий румянец, глаза смотрели серьезно за стеклами очков. Вынув платок, он вытер им пот со лба.
— Я потому и пришел… — произнес он после короткого молчания. — Мы знаем друг друга, бай Димитр, ты меня знаешь, поэтому давай без лишних слов… Мне нужна твоя помощь…
Джумалия уставился на молодого человека, брови его озадаченно поднялись.
— Тут такое дело, — продолжал Павел, — У тебя есть барак на другом склоне Бунарджика, над бахчами. Сейчас там никого нет. Дай нам, пожалуйста, ключ от этого барака и, если можно, прямо сейчас… Не буду от тебя скрывать — нужно дать приют одному человеку. — Павел открыто взглянул в глаза старику. — Человеку, которого преследуют. А ему нужно иметь доступ в город.
Джумалия был ошеломлен. Мысли его лихорадочно скакали — об этом можно было судить по растерянному взгляду.
Павел это почувствовал и сказал спокойно и твердо:
— Думаю, что я не ошибся, обратившись к тебе, бай Димитр…
Старый мастер покачал головой:
— Ты не ошибся, Павел, это правда… Но тебя-то я до сих пор не знал…
И Джумалия смерил взглядом юношу, прищурив глаза, будто видел перед собой что-то новое, незнакомое и непонятное.