— Как несправедлива жизнь… Такая юная, почти ребенок…
— Жейна вовсе не была ребенком, Борис… — возразил Павел.
Грозев внимательно посмотрел на него, не поняв, что именно он имел в виду. Потом сел на лавку напротив него.
— Садись, — он снова указал гостю на стул. — Почему ты не хочешь сесть?
Павел не ответил. Подойдя к окну, он уставился в ночной мрак за стеклом. Потом обернулся, будто собираясь что-то сказать, но промолчал, ин оперся рукой о спинку стула, тень колебания исчезла с его лица, осталась лишь бесконечная усталость.
— Сядь, ты устал, — настойчиво повторил Борис.
— Нет, спасибо, — отозвался Павел, — я просто хотел повидаться с тобой. Пойду… Уже поздно…
Он наскоро попрощался и, наглухо застегнув плащ, словно вдруг почувствовал холод, нырнул в темноту.
— Странный человек… — вполголоса произнес Борис, возвращаясь в барак. Затем он погрузился в документацию старого комитета в Пловдиве, которую вчера принес ему Тырнев. Только глубокой ночью, задув свечу, чтобы лечь спать, он на мгновение вспомнил о Жейне. Мысль о ней вспыхнула и тут же погасла.
Павел шел в темноте по склону холма и думал о чувствах и судьбах людей. Может быть, этому миру нужны столь странные несовпадения, непрерывные поиски и ожидания, надежды и страдания. Может, чувства живы именно благодаря этой неутолимой жажде.
Вокруг расстилался густой и влажный мрак, напоенный печальным ароматом осеннего леса.
Спустя три дня в барак на Бунарджике пришли взволнованные Тырнев и Калчев. Из надежного источника им стало известно, что мютесарифство решило установить строгий контроль за всеми, кто прибывает в город, и обыскивать их при въезде.
Грозев молча выслушал новость.
— Сколько у нас винтовок? — обернулся он к Косте Калчеву.
— Сорок две… — ответил Калчев.
— А сколько у Тырневых?
— Тридцать шесть, — сказал Тырнев, — я спрятал их в сарае под сеном.
Грозев задумался.
— Если нам потребуется действовать с оружием в руках, это оружие должно быть в центре города. А у нас там нет склада, нет надежного места.
Наступило короткое молчание.
Тырнев глянул исподлобья на Грозева и усмехнулся:
— Опять придется нам обратиться к Димитру Джумалии… У него склад в Тахтакале… Это самое удобное для нас место, легко будет раздать оружие людям…
Грозев помолчал, что-то обдумывая, затем произнес:
— Верно… Более удобного места не найти…
Калчев посмотрел на Тырнева.
— Кто свяжется с Джумалией?
— Павел Данов, кто же еще… — пожал плечами Тырнев.
9
Джумалия прикрыл тяжелую дверь своего склада под Астарджийским постоялым двором.
— Если нужно, здесь можно спрятать не винтовки, а пушки, — сказал он. — Видишь, пустой… А ты развел тут разговоры вокруг да около вместо того, чтобы сказать прямо…
— Правду говоря, бай Димитр, я колебался, стоит ли снова обращаться к тебе, — взглянул на него Павел. — Столько несчастий свалилось на твою голову…
Джумалия зажег сальную свечу и повел Павла внутрь. В глубине помещения была железная дверь. Старик откинул крюк и открыл дверь. На них пахнуло затхлостью и прелой шерстью.
— Здесь, — пояснил Джумалия, осветив длинное узкое помещение, — есть крышка, под ней вход в подвал. Положишь их туда.
Павел оглядел помещение. На полу лежали рулоны грубого сукна и полотна, разноцветная пряжа.
— Удобное место, — произнес он. — Склад материи и пряжи… — Он постучал ботинком об пол.
— Внизу есть другой выход?
— Есть, — ответил Джумалия, — окно, выходящее во двор. Оттуда можно выйти на другую сторону постоялого двора, в переулок суконщиков.
— Хорошо, бай Димитр, — Павел вынул часы, посмотрел на них, — через полчаса должны приехать…
— На фаэтоне их привезут или на телеге?
— На фаэтоне Грудьо, — ответил Данов. — Привезет их наш человек. Они закутаны в сукно — будто тебе привезли материю, — он усмехнулся.
Потом снова огляделся.
— Сейчас, — Павел снял пиджак, — надо подготовить подвал, а ты ступай в склад и жди. Как услышишь фаэтон, сразу зови меня…
Джумалия поставил подсвечник на полку и сказал Данову:
— Если, не дай боже, что-нибудь случится, тут же запри дверь. Снаружи ее трудно открыть. Пока откроют, успеешь выбраться из подвала и через задний двор выйти в переулок суконщиков.
Он прошелся по складу. Сквозь грязные стекла верхних окошек едва пробивался тусклый свет осеннего дня. Джумалия подошел к конторскому столу, сел и, выдвинув ящики, начал бесцельно перебирать пожелтевшие от времени документы.
«Какие настали времена! — думал он. — Раньше разве кому-нибудь могло прийти в голову прятать оружие в Тахтакале… Весь народ поднялся, все бурлит!..»
И в душе его вновь вспыхнула жажда некоего возмездия, которого он давно уже ждал, не зная в точности, откуда и когда оно придет.
Он встал и направился к двери. Голова у него горела, ему хотелось выйти на воздух.
Открыв дверь, он посмотрел вниз, в сторону торговых рядов. Там и сям перед магазинчиками светились жаровни, их огоньки казались очень яркими в пасмурном свете ноябрьского дня.
Джумалия покачал головой. Все вокруг тихо-мирно, но это только так кажется, это на поверхности. Внутри же все бурлит и клокочет, Джумалия чувствовал это кипение в своей груди.
И если бы сейчас кто-нибудь велел ему поджечь свои склады, как это сделали во время апрельского восстания Свештаров и Кундурджия, он бы, не моргнув глазом, поджег их, и рука его не дрогнула бы при этом. Что это — он совсем потерял голову или сошел с ума?
В верхней части улицы раздалось громыхание. Он обернулся и увидел, что из-за поворота выехал фаэтон Грудьо.
Старик быстро вернулся в склад и, отворив железную дверь в глубине помещения, взволнованно сообщил:
— Павел, едут…
Данов вытер одну ладонь о другую, надел пиджак и пошел ко входу в склад.
Перед ним уже остановился фаэтон. С заднего сиденья, где лежал груз, завернутый в сукно, соскочил Димитр Дончев. Вбежав в склад, он запыхавшись произнес:
— Такое, черт возьми, невезенье… Только миновали мост, как со стороны турецких бань навстречу нам Апостолидис. А он имеет против меня зуб еще со времен комитета. Оглядел меня и рулоны так, словно ощупывал. А потом его фаэтон повернул и поехал за нами Мы проехали по Станционной, свернули к площади Тепеалты, кружили по всем торговым рядам за мечетью Аладжа, пока от него не отделались… Но не знаю, потерял ли он окончательно наш след…
— Быстрей! — приказал Данов. — Сгружайте, и пусть фаэтон сразу же едет вниз, к крытому рынку. Грудьо чтоб ни слова не проронил о том, где останавливался… Ты якобы слез у мечети Аладжа, и он тебя больше не видел…
Дончев вышел и начал быстро вносить рулоны ткани. Данов принимал и, сгибаясь под их тяжестью, бегом относил в другое помещение, где крышка подвала была уже откинута.
Когда был внесен последний рулон, фаэтон быстро покатил к рынку, а Джумалия, закрыв наружную дверь на засов, пошел к Данову и Дончеву, чтобы помочь им снести оружие в подвал.
Дончев старался выглядеть спокойным, но было видно, что он расстроен встречей с Апостолидисом.
Стоя со свечой в руке над люком, ведущим в подвал, Джумалия показывал, куда класть оружие.
Вдруг в наружную дверь сильно постучали. Павел быстро поднялся из подвала и прислушался к раздававшимся голосам. Стук повторился, теперь к нему присоединились и удары прикладами.
Павел посмотрел на Джумалию. Повернутое в профиль лицо старого мастера выражало решимость и силу — такого выражения Павел никогда еще у него не видел.
— Закройте за мной дверь на задвижку! — тихо, но властно произнес Джумалия. — Чтобы взломать эту дверь, им потребуется не менее получаса…
Он прошел в основное помещение склада.
Удары снаружи становились оглушительными. Слышно было, как в дверь били чем-то тяжелым.
Павел повернулся к Дончеву. Лицо Павла было бледно, но темные глаза смотрели решительно.
— Положи винтовки в нишу, — сказал он. — Я сейчас спущусь. Выйдем через задний двор в переулок…