Дуня все же вернулась к счету, только на этот раз уже дней, и получалось… получалось…
А Ваня спал. Крепко. Оно и понятно – после такой-то ночи. А Дуня вот не могла. Она и лежать теперь спокойно не могла. И вообще, недалеко от отеля есть аптека – правда, неизвестно, дежурная или нет. Хорошо бы дежурная, круглосуточная, потому что ждать открытия терпения не было совсем. А вдруг? Вдруг это вовсе не отравление?
Аптека оказалась дежурной. Нетерпеливая спешно одетая Дуня узнала об этом внизу на ресепшен.
Правда, провизор по-английски не понимал, а Дуня не изъяснялась по-немецки. Пришлось рисовать две полоски на листе бумаги. Из-за стресса она купила пять разных тестов. Чтобы уж наверняка. И все пять показали одинаковый результат – положительный.
А Ваня все спал…
А тут…
Дуня смотрела на веер из тестов. Сколько он еще будет спать? Она не выдержит ждать. Присев на край кровати со стороны мужа, Дуняша свободной рукой тронула плечо с темной вытатуированной вязью.
– Вань, Ваня-я-я…
Он не проснулся.
Пришлось тихонько потрясти. Подскочил как ужаленный, сразу схватил за руку, в глазах…
– Тебя тошнит?
Дуня покачала головой:
– Нет.
И сунула ему под нос все тесты.
– У меня… у нас… вот…
Он долго рассматривал представленную новость, а потом констатировал очевидное:
– У нас НЕ КРЕВЕТКИ.
– Не они… – очень тихо, почти шепотом подтвердила Дуняша.
Ваня зевнул, закрыв ладонью рот.
– Ну и отлично. Раз тебя больше не тошнит и это не креветки, давай спать. Нам вставать в девять.
Сказал и лег. И глаза закрыл! И даже задышал ровно, словно уже начал дремать.
Дуня растерянно смотрела на спину мужа. И это все?! Вся реакция на новость?!
А потом опустила голову и заморгала. Нет, она конечно, предполагала, что у мужчин и женщин разная реакция на подобные события, но не до такой же степени… Это ведь ребенок! Это… это…
Не хотела и все же хлюпнула. И губы задрожали.
Он лежал и старался дышать ровно, притворяясь спящим. И ждал. Визга. Удара сзади подушкой по голове. Нагоняя.
Ничего не происходило. А когда тишина стала совсем странной, раздался звук. Всхлип.
Что, не смешно сейчас было?!
Тут же очевидно стало, что не смешно. Иван подскочил, развернулся. Успел заметить дрожащий подбородок и повисшую на ресницах слезу. И обхватил руками жену, прижал крепко.
Прости, ох, прости. Я думал, будет смешно. Хотя какие уж тут шутки.
Он обнимал и укачивал Дуню как ребенка. Так, как, наверное, будет качать через какое-то время своего малыша. Осознание произошедшего стало медленно расширяться в голове. Или в груди. И тут же возникла острая необходимость что-то сказать.
– У твоего мужа дурацкое чувство юмора, – в темные волосы над ухом. – Надеюсь, наша креветка его не унаследует.
Дуня перестала хлюпать. Прижалась и обняла поперек спины. Наверное, они выглядели со стороны странно: он – в одном исподнем и она – в джинсах и футболке, надетой задом наперед. Только наблюдателей тут не было. Лишь он и она. И еще… кое-кто.
– Ты… ты рад? – проговорила Дуня тихо ему в трайбл.
– Я СЧАСТЛИВ, – Иван вдохнул полной грудью. – И очень-очень тебя… вас… люблю.
– Ваня… Ванечка мой…
А он гладил ее по голове, зарывался пальцами в волосы, массировал кожу. Успокаивал как мог. И одновременно пытался справиться с тем, что все разрасталось в груди.
Да, они планировали. Да, собирались. Да, не предохранялись. И как им в голову пришло грешить на креветки?
Господи, они дураки.
Господи, неужели это правда?!
– Я так ждала эту поездку, никогда не была на подобных выставках. Здесь все очень интересно и… – Дуняша вздохнула и прижалась плотнее к его плечу. – А сейчас больше всего хочу домой. Ты хочешь домой?
– Мой дом там, где ты.
Свершившийся факт расширился окончательно и обрушился во всей своей непреложности на совершенно растерявшегося Тобольцева.
Ему казалось, он сейчас лопнет. Просто лопнет от знания, открывшегося ему. Как все будет. И что он больше не сам по себе. Теперь он отвечает не только за себя. И не только за Дуню, которая вполне взрослый человек и в целом сама за себя в состоянии ответить. Теперь есть еще некто, кто появится на свет благодаря ему, Ивану. И за которого он отвечает отныне и до конца дней своих.
Как страшно.
И прекрасно.
В голове что-то перемкнуло, и, чтобы не сойти с ума окончательно, он произнес, прижимая крепко и бережно свою женщину к груди.