— Вы наконец почитаете стихи?.. Вы давно здесь не читали! — напомнила Софи Карамзина.
— С удовольствием прочту!
И со зла (неизвестно на кого) прочел «Благодарность»…
Где-то в глубине гостиной, в стороне ото всех, сбоку сидела молодая женщина. Она старалась держаться отдельно. Это было заметно. Он был уверен, что видел ее где-то. Не помнил где. Только не был знаком.
— Ой, зачем вы так? — спросил голос женский, очень искренне. И этот голос принадлежал незнакомке — не Надин. И тоже вызывал впечатления гласа — не отсюда.
— А еще? — попросил кто-то растерянно, и то была уже Надин.
— Ну, это давнее совсем, — и стал читать «Молитву»:
Он же не виноват, что эта Надин (Софи) напоминает ему Варю Лопухину! «Молитва» была посвящена той. Ему захлопали. Он отвернулся и больше не глядел в ее сторону
— Ой, Михаил Юрьевич, — сказал голос Софи, — вы страшный человек!
— Почему страшный? — спросил он, улыбнувшись почти светской улыбкой.
— Что вы сделали со мной? Вы будто меня починили! Как наш старый настройщик, когда чинит отцовский рояль. Всегда кажется, что он знает, какой звук готова или хочет издать отдельная струна! — И, помолчав, добавила: — У нас так не пишут. И… не писали никогда!
Ей тоже захлопали. Голос и впрямь «заключал в себе небесное беспокойство» (опять Гоголь). Может быть, может быть… и всё ж… «Ей нужен князь Щетинин. А ты, Леонин, поезжай на Кавказ! Здесь тебе вовсе нечего делать!»
— Они не будут счастливы! — подумал Михаил и сам сказал себе, что это жестоко. Но так думалось…
Даже Соллогуб улыбнулся ему.
— Ты слишком разволновал мою жену! — сказал он. И тоном знатока: — Ты всегда чуть педалируешь, когда читаешь! Невольно украшаешь — стихи. Не боишься, что кому-то, кто просто читает глазами, они покажутся менее зрелыми? А так — ничего, разумеется. — И развел руками: — Всё равно прекрасно!
Лермонтов заметил нечаянно, что незнакомой женщины уже нет на месте: кресло опустело. Отсела куда-то или просто ушла.
— Ну… вы сегодня заслужили общее одобрение — даже молодой жены Соллогуба, что вам, кажется, небезразлично. Или это прошло уже? — спросила Ростопчина, когда он к ней подсел. — У вас, мужчин, все быстро проходит. Она очень строга в оценках!
Он пожал плечами:
— Не говорите!.. поднимай выше! Я заслужил похвалу самого Соллогуба!
— Вы потом проводите меня?
— Вы уже собираетесь?
— Да, наверное…
Он хотел еще узнать про даму, что сидела в сторонке и после исчезла, но позабыл спросить.
X
— Почему вы все-таки так поступили с Катишь? — донимала она его историей с Сушковой.
— Обязательно отвечать? Я тогда только вышел из юнкерской школы и окунулся в свет. И бросался на впечатления и приключения как безумный. Это было одно из них… Свет, в который я вступил в тот момент, был еще не высший, как вы понимаете, верно, а некий средний, промежуточный, скорей коломенский… Я и поступал по принципам этого коломенского света.
— А в высшем, по-вашему, законы другие?
— Еще хуже, — сказал он мрачно.
— Вы сделали ей больно. Она сирота…
— Да знаю, знаю… Ее воспитывали родственники и мечтали быстрей выдать замуж. А Лопухин был подходящим женихом и женился б на ней. Я всё испортил. Винюсь. Но… Сперва я просто заигрался. Она ведь мне очень нравилась, но почти смеялась надо мной. Неуклюжий мальчик с книгами. Когда вокруг такие ражие красавцы. И уже взрослые. Но, когда мы снова повстречались в Петербурге, я был уже не тот для нее… Я произвел впечатление. И… меня просто удивило: она ведь ждала жениха из Москвы, правда? И так легко перекинулась на меня…