— Гусары, молчать!
Но гусары всё одно:
— Не понимаю: так она дала ему или нет? Дантесу?..
— Молчать, гусары! — Лафа пытался, как мог, сдержать расходившихся приятелей. Всё бы ничего, если б Пушкин не умирал всего за одну речку отсюда.
Спор шел вторые сутки на квартире у бабушки Елизаветы Алексеевны на Садовой. Благо только комнаты ее в отдалении, и она не слышала. Или старалась не слышать. Если б она знала, чем все кончится, — разогнала бы всех. Сам Михаил был дома по болезни: расходилась нога, ушибленная некогда в манеже, к тому ж он был сильно простужен. Его навещал врач…
— Не пойму! Он все-таки бугор — Дантес?
— Пожилой господин усыновляет великовозрастного детину при живом отце. Дает свою фамилию…
— Деньги, брат!..
— А если бугор, чего он лезет к бабам?
У Лермонтова со Столыпиным часто собирались, особенно если кто-то болел… И в Царском, на углу Большой и Манежной улиц, и здесь, на Садовой, в квартире бабушки. (Великий князь Михаил даже обратил на это свое высокое внимание!) А тут и повод был особый. И просто столпотворение.
— Не понимаю. У нее ж четверо детей! — это снова о жене Пушкина.
— Я лично не верю в этих танцующих женщин!
— Женишься — твоя тоже захочет танцевать!
— Моя не захочет! Я не женюсь!..
— Кто скажет? А Пушкин — это правда интересно? Стоит читать? — пробился чей-то голос.
Михаил мало участвовал в разговоре. Входил в гостиную, выходил. У него были свои мысли по этому поводу. От чего-то морщился. Но для гусаров нет гениев!
Но… Тут была не единственная квартира в городе, где шел подобный спор в те дни. Никто не понял еще, что случилось с обществом, и не только с Петербургом — со всей Россией. Что-то она теряла, Россия, — сама не знала что, но бывшее ее достоянием кроме огромности ея и пушек ея… Без чего она раньше спокойно вроде могла обойтись.
А бросились к нему, к Михаилу, не к кому другому, — вдруг вспомнив, что он тоже пишет стихи… Хоть раньше это не все приятели одобряли.
— Говорят, кавалергарды все за Дантеса! — сказал кто-то в удивлении.
— Так он же их полку!..
— А кавалергарды — они все бугры! Не так?
— Врут! И не все за Дантеса. И не все бугры!..
— Что они сумасшедшие — кавалергарды?
И впрямь в те дни даже полки разделились по-своему. Кавалергарды в основном за Дантеса. Гусары и уланы — за Пушкина. Конный полк — и туда и сюда.
— Вы мне не ответили… Пушкин — правда интересно? Стоит читать?..
Михаил временами покидал гостей: «У меня врач!» Те, если и слышали его, то, разумеется, не знали, кто именно… Какое им дело?
А врач был известный доктор Арендт. Он приходил прямо от Пушкина.
— Это уже недолго! — сказал он вечером 28 января… Всего несколько часов.
Он и раньше говорил, что нет никакой надежды.
Лермонтов почему-то спросил про жену Пушкина, как она?
Д-р Арендт улыбнулся застенчивой стариковской улыбкой:
— Ой, не знаю, что сказать, мой дорогой! Она, по-моему, не понимает, что происходит. — Чуть примолк. — И что произошло — не понимает тоже!
Когда через час-полтора, уже ввечеру, пришел к нему Слава Раевский, единственный, кажется, тогда близкий из невоенных друзей, Михаил прочел ему стихи… Те самые. «Смерть поэта».
Слава одобрил горячо…
Они вышли к другим гостям и прочли им.
— Ты смотри! Как бы тебе не влепили! — сказал Лафа-Поливанов, доставая с тарелки посреди стола последний кусок пирога. Лафа был известен мудростью и пониманием практической жизни.
А другие за столом уже кинулись переписывать. Так это все началось: его слава — и его поражение тоже.
Нет, первая часть стихотворения не принесла никаких неприятностей. Она разошлась по городу, и ее многие хвалили. Дошли даже удивившие автора слухи о приятии без особых претензий его опуса в III отделении собственной его величества канцелярии (Мордвинов, зав. канцелярией, сказал кому-то). Но дальше… Неохота вдаваться в подробности, настолько растиражировано это событие. Все знают, что пришел некто, сказал нечто, и автор написал еще Прибавление в 16 строк.
Было это через несколько дней; Лермонтов был по-прежнему болен, и в доме собралась примерно та же компания. Пушкина уже схоронили. То есть схоронили или нет, неизвестно, только знали, что гроб увезли на Псковщину и что вдова за гробом не поехала.
— Похороны прошли успешно! — возгласил Лафа, забирая со стола очередной кусок пирога с рисом и яйцом.
— В каком смысле успешно?
— Схоронили так, чтоб забыть быстрей!..