Высунув от старания язык, Саша принялась натягивать колготки, прислушиваясь ко всем шорохам за стеной – пару раз она явственно различила мужской кашель, значит Саша точно дома. Елкины палки, ну как же она проспала его приход. А он, конечно, по тишине в их квартире решил, что никого нет дома, или даже понял, что она уснула, вот и не идет. Интересно, куда он ходил? Может, решил купить ей что-нибудь на память, вот было бы хорошо. Вот сейчас она наденет эти ужасные колготки, и – к Новиковым. А там – Саша с хитрой своей улыбочкой : «А угадай-ка, брат-Сашка, что у меня для тебя есть», и – раз! Достанет жестом фокусника из-за спины что-нибудь такое, о чем она даже и не меч-тала никогда. Какую-нибудь замечательно красивую куколку в блестящем вечернем пла-тье и сверкающей брошкой в длинных волосах. Саша видела такую куколку по телевизо-ру. Мама еще сказала тогда: «Сколько ж это она стоит, красота такая», и Саше кукла тоже понравилась, очень понравилась. Поэтому сейчас, когда она натягивала колготки и дума-ла, что купит ей Саша на память, она сразу вспомнила этот телевизионный рекламный ро-лик и эту невыносимо прекрасную куколку.
С замиранием сердца, Саша поднялась с пола, проверила на месте ли колготочные пятки-коленки – вроде бы на месте, дотянула доверху резинку, посмотрела где бантик - впереди, где ему и положено быть. Просто гора с плеч – с первого раза надеть правильно колготки. Заправила маечку, беспомощно огляделась – больше надеть было нечего. Ну да ничего, баба Света уж натопила, пожалуй, - у них тепло, а по улице – куртка ведь есть. Саша подтащила Венского к вешалке, сняла куртку – сверху на ней висела мамина «ку-файка», так назывался стеганый ватник, в котором мама ходила доить Белку. Поэтому ут-ром Саша и не смогла снять свою куртку, что на ней висела куфайка.
Сапоги, конечно, тоже было не надеть – мокрые потому что. Саша сунула ноги в мамины. Не беда, что велики, идти недалеко. Привычно – спиной - открыла дверь. На крылечке мокла под дождем забытая в борьбе с улетевшим платком половинка тыквы. Внутри нее уже образовалось озерцо и Саша подумала, что если бы она не торопилась так увидеть Сашу, она непременно попробовала бы запустить в плавание по этому озеру ка-кую-нибудь щепочку. Тыкву можно было покачать с боку на бок и организовать таким образом шторм, посмотреть, как будет вести себя щепочка-кораблик. Но сейчас ей неко-гда было этим заняться, точно некогда, надо было бежать к Саше. Ждет ведь, наверное. Конечно ждет. А она же уезжает сегодня…
Глава семнадцатая
Про кошачьи и людские повадки
Баба Света была дома одна. Сидела под образами в жарко натопленной чистенькой комнате, штопала шерстяной носок. У противоположной стены бормотал свежие новости телевизор. Саша быстренько перекрестилась на угол, в котором сидела баба Света, с не-доумением огляделась – Саши не было.
- Захо-оди, милая,- пропела баба Света, - куртку – то-о сымай. А вот на пол прямо, ничего-о, по-ол – то чистый, только что протерла, чистый, не бойся, не запачкается кур-точка. А то мне не встать, чтоб на вешалку ее повесить, а ты сама не достанешь-то-о. Ки-дай на пол. Прохо-оди.
Не боялась Саша такой ерунды, как запачканная курточка! Саша где?! Куда он пропал, елкины палки?
Рыжий кот Тимоня потерся о ноги. Саша опустилась к нему на пол, рядом со сбро-шенной курткой, погладила. Тимоня залез повыше на руки, громко, как в трубу, заурчал, потерся одной щекой, другой. Манера у него была такая – гудеть, когда брали на руки, и тереться так, что задирались губы, и видны были клыки. Клыками этими и терся, оставляя мокрые слюнявые следы на голой Сашиной руке.
Саша как-то говорил, что все кошки так делают, даже самые большие – рыси там или тигры. Они так вроде расписываются: я тут был. И другой зверь, когда учует эту «подпись», видит и понимает ее ровно так же, как люди видят и понимают слова на забо-ре, намазанные каким-нибудь умником. Разница лишь в том, что кошачья расписка друго-го кота не обижает, она только сообщает ему: «Здесь был я, Тимоня, – рыжий кот, трех лет от роду, живу у Новиковых, за переездом, квартира вторая» - к примеру. А люди на забо-рах как раз и пишут большей частью для того, чтобы обидеть кого-то или оскорбить. Ко-гда боятся сказать – тогда пишут. Чтобы не видел никто - ночью или как-нибудь еще не-заметно.
И Саша тогда долго думала: как это – бояться что-то сказать. Ей это было непонят-но.
Глава восемнадцатая
Про то, как продолжился этот день
Приехала с работы мама. Было уже совсем темно и дождь поутих. В другой день Саше наверняка досталось бы и за мокрую одежду, и за оставленную на крыльце и рас-клеванную воробьями тыкву, и за несъеденную яичницу, и за немытую посуду, а сегодня для мамы оказалось возможным не заметить все это.