Глава третья
О приемах сползания с кровати
Вдосталь повозившись под теплым одеялом: то натягивая его на голову, то потяги-ваясь и сбрасывая его с себя, Саша наконец спустила ноги с кровати, поймала ими тапоч-ки и сползла вслед за ногами на пол. Это у нее процедура вставания была такая: с кровати она не вставала, а сползала. Встать можно было только одним способом, ну двумя от си-лы, а вариантов сползания было много. И это очень разнообразило Сашину жизнь. Сполз-ти можно было ногами вперед, как сегодня, а можно было на руки. И, приземлившись на руки, еще можно было перекувыркнуться через голову. Или постоять на голове, разгляды-вая пространство под кроватью с его собственной жизнью. Там у Саши, среди покрытых пылью банок с вареньем и компотом, жила кукла Маня. Это была ее жилплощадь, как лю-бят обзывать взрослые свои дома. Маня обычно жила на своей жилплощади одна, но ино-гда к ней подселялся какой-нибудь паучок, и тогда они жили вдвоем. Недолго, правда. Паучки какие-то непостоянные Мане попадались, сбегали быстро.
Ну так вот, если Саша сползала с кровати на руки, то она или кувыркалась через голову, или, стоя на голове здоровалась с Маней и ее очередным сожителем, а потом стас-кивала с кровати ноги. А если первыми у Саши вставали ноги, то тут опять же по настрое-нию: можно было сползать на животе – ступни, коленки, на коленки остальная Саша. А если перевернуться на спину, то получалось так: ступни, коленки, а остальная Саша пада-ла на живот, обычно как крыльями взмахнув руками. А в руках – одеяло, и одеяло это на-крывало Сашу с головой. И можно было еще завернуться в него, и поваляться на коврике. Мама, правда, без особого восторга относилась к этому: на полу грязно, Александра! Хо-лодно на полу, Александра! Ну да Саша точно по маминому настроению знала, когда можно вставать подобным образом, а когда лучше не рисковать. Не нарываться на что-нибудь более жесткое из арсенала маминых воспитательных методов, чем просто увеще-вания.
Сегодня было можно. Сегодня мама была перед Сашей виновата. Саша точно зна-ла, что виновата, не знала только, знает ли об этом мама, или думает, что все хорошо уст-роила, и Саша на нее сердиться не должна. Спросить она не могла. Еще и поэтому – что поговорить как следует с мамой не было никакой возможности – она была особенно на нее сердита.
Глава четвертая
Про то как Саша разучилась говорить
А поговорить она не могла потому что не разговаривала совсем. Когда-то давно умела немножко, как все маленькие дети. А потом, когда ей не было еще трех лет, случи-лась очень неприятная история. Пьяный колхозный тракторист сбил недалеко от их дома маленького и глупого щенка, выбежавшего на дорогу. Щенок был любимцем Саши и всей соседской ребятни. Он был «ничей». Неизвестно откуда появился на их улице, и так на улице и жил. Подкармливали его кто чем мог. Старшие дети со знанием дела спорили ка-кой он породы, и сходились на мысли, что – будущий волкодав. И решили, что раз волко-дав, то и кормить его надо соответственно, то есть – очень хорошо. Ну, чтоб рос большим. Поэтому установили очередь – кто и когда кормит Джима. Такое ему дали имя.
Он погиб как раз в тот день, когда подошла Сашина очередь кормить его. Главная по кормлению щенка большая девочка зашла к ним во двор, и Саша вынесла ей в стеклян-ной баночке сэкономленный с вечера суп. Они вместе вышли на улицу и направились че-рез дорогу к соседскому крыльцу, под которым ночевал Джим. Он увидел их и, смешно подкидывая толстенький зад, болтая из стороны в сторону хвостом, заковылял навстречу. В это время и вынесся на улицу ревущий трактор.
Джим был очень маленький и глупый, и еще не знал, что тракторов, управляемых пьяными трактористами надо бояться. Поэтому и попал под колеса. На глазах у девочек. И с тех пор Саша молчала.
Сейчас она уже почти не помнила этой истории. Со слов мамы она знала, что роди-лась «нормальным ребенком» и, как все дети «агукала», и сказала свое первое слово…. Мама с гордостью рассказывала всем своим подругам, что это первое слово было «мама». И даже якобы потом уже рассказывала первые детские стихотворения. И очень громко плакала – об этом мама тоже всегда говорила с особым выражением, как о самом большом достижении в своей и Сашиной жизни. Но потом, после случая с собакой, «как отрезало». Что именно отрезало, Саша не могла понять. И где отрезало, не знала тоже.
Как бы то ни было, но с тех пор Саша молчала. Просто молчала, не издавала ника-ких звуков. Даже плакала всегда молча. Впрочем, редко кто и видел плачущую Сашу. Она была «непонятной девочкой» даже для близких людей, а уж малознакомые старались со-всем не общаться, вроде как даже побаивались ее немоты. Саша тоже сторонилась и детей и взрослых.