Саша вспомнила, как сидели они на соседской кухне после поездки на «обследова-ние». Пили чай. Мама рассказывала про город, интернат, врачей и воспитателей. Саша молчал. Ходил по кухне – заглядывал в печку, ворошил стрелявшие искрами дрова, по-правлял сушившиеся на веревочке носки. Несколько раз то выдвигал, то задвигал заслон-ку, регулируя на слух силу ветра в печной трубе.
Саша сидела возле стола в углу кухни, подогнув под себя коленки, возила ложкой в блюдечке с клубничным вареньем и смотрела на него. Он как будто не замечал этого, и как будто злился. Саша не понимала - почему. Мама так все замечательно рассказывала. И про то, как их встретили, и – как проводили. Про взрослых и про детей, с которыми они успели познакомиться. Саше очень хотелось, чтобы мама рассказала и про библиотеку. Так хотелось, что она даже подпрыгивала слегка на стуле. Но мама как раз про это поче-му-то не рассказывала.
А когда все рассказы были окончены, и они засобирались домой, Саша угрюмо по-мог Саше одеться, досадливо поморщился, когда мама сказала: «Ну, спокойной ночи». И сказал за весь вечер ей в ответ одну-единственную фразу:
- Иди уже, деятельница…
Глава двенадцатая
Про соседей и про Сашины сюрпризы
Саша решила, что уже можно навестить соседей. За окном окончательно рассвело, да и слышно было, что проснулись – скрипели половицы, хлопала дверь. Правда, голосов не было слышно, но мало ли почему на соседской половине молчали. Взрослые любят по-молчать просто так, потому что разговаривать не хочется.
Саша засмеялась сама с собой – вот удивятся Саша и баба Света, когда она научит-ся говорить. Приедет из города и как скажет что-нибудь. Молчала, молчала целую жизнь, а потом как приедет, как заговорит. Саша наверняка скажет что-нибудь вроде: - Ну ты да-ешь, брат-Сашка! - А потом будет смеяться и хлопать себя ладонями по бедрам и просить ее сказать еще что-нибудь. А она будет говорить и говорить, и пожалуйста, и не жалко нисколечко. Она расскажет все-все, о чем захочет рассказать и о чем ее попросят. А когда Саша позволит залезть на него… Он часто позволял ей это - подставлял согнутую в локте руку, Саша хваталась за нее и карабкалась на Сашу как на дерево, пока не цеплялась за худую шею.
Так вот, когда Саша позволит залезть на него и она доберется до его шеи, она ска-жет тихо-тихо… Ее же научат говорить и громко и тихо тоже… Она тихо скажет, так что-бы услышал только Саша, как она скучала по нему в городе, и как ей все время хотелось с ним поговорить. Она обязательно скажет ему это, как только научится разговаривать. Ей врачи говорили, что она возможно сможет говорить как все люди, что так бывает. Бывает, что человек молчит, молчит, а потом начинает говорить как ни в чем не бывало. Они еще много чего сказали, пока обследовали Сашу. Она почти ничего из этих разговоров не по-няла, поняла только что ее болезнь можно вылечить. Ну, в крайнем случае, можно нау-читься разговаривать как эти дети из интерната – жестами. Но это в крайнем случае. Если совсем уж не удастся вспомнить…Ведь когда-то же она разговаривала…
А мама после этого обследования стала называть ее почему-то «впечатлительная ты наша». И непонятно было – хорошо это или плохо – впечатлительная. И что вообще это значит – впечатлительная – Саша, собственно, тоже не очень хорошо понимала.
Проигнорировав оставленные мамой на спинке кровати чистые колготки, Саша на-тянула спортивные штаны, любимый, толстой вязки свитер, на веранде сунула ноги в ре-зиновые сапожки. Попрыгала возле вешалки, пытаясь сдернуть свою куртку, не вышло. За Венским тоже возвращаться не хотелось, и Саша решила, что пробежит до соседнего кры-лечка так, не замерзнет. Завернулась в мамин платок с головой и, не разнимая скрещен-ных на животе рук, спиной открыла дверь на улицу. Нечищеная всю зиму тропинка пре-вратилась под дождем в мокрую ледяную дорожку, бежать по ней было очень скользко. Саша несколько раз едва не упала, пока добралась до соседнего крыльца. Платок слетел с головы – чтобы удержать равновесие, Саше пришлось размахивать руками. Без стука, у них так принято было - не стучать – открыла дверь с затейливой цифрой два. Двойка на двери обозначала номер квартиры. Похожая на нее единица, украшенная сердечком вели-чиной с Сашину ладошку, красовалась на двери Косачевых. Саша вырезал эти номера давно, еще когда они с Олесей Косачевой - Сашиной мамой - учились в одном классе. С тех пор цифры из некрашеного дерева потемнели и потрескались. Саша все грозился сде-лать новые, но пока у него не дошли руки.