Мама смеялась: еще не одна вечность пройдет, пока он соберется это сделать.
Саша пыталась представить себе, что такое – эта вечность, и не могла. Наверное, вечность – это очень много. Ведь ее тогда даже еще не было на свете. И Саша еще не по-бывал на войне. И поэтому не пил еще водку в кабачке. И не был нервенным. А мама была худенькой школьницей. Как на фотографиях – Саша любила их разглядывать. И ходила в школу со смешным толстым портфелем. И еще у нее была коса. Длинная русая коса. На всех фотографиях эта коса лежала на мамином плече. И почти на всех фотографиях за этими плечами и этой косой маячили Сашины голова и плечи. И Сашина улыбка. Он улы-бался на всех фотографиях, и совсем не так, как теперь – криво, и как будто боясь разжать губы. На фотографиях он улыбался широко, немножко глуповато и очень счастливо.
С тех пор прошла вечность. Мама и Саша закончили школу. Саша побывал на вой-не. Мама обрезала косу. И родилась Саша.
И с тех пор, как она родилась, наверное, начиналась другая вечность.
Ее друга дома не было. Это Саша поняла сразу как только вошла в коридор - на вешалке не было его куртки.
- Захо-оди, захо-оди, - откуда-то из комнаты послышался голос Сашиной бабушки. Она разговаривала так, как будто напевала. Особенно ей нравилось напевать «о».
– Видела, как ты по-о двору-то. Как не унесло только ветром. – Баба Света показа-лась в дверном проеме. – Проходи, наливай себе чаю, самовар го-оряченький еще. А я за дровами схожу, зябко что-то в доме. Ветер что ли, выдувает все. А скорей кровушка мо-оя не греет уже. Тебе, вишь ли и на улице без куртки не хо-олодно, а мне и в дому … вся за-кутаюсь и ме-орзну.
Чай у Новиковых пили из самовара. Да не из какого-нибудь электрического, а из самого настоящего, с трубой. Труба эта начиналась внутри самовара, а другим концом вы-ставлялась в сделанную для нее дырку в окне. Топился самовар специально для этого за-готавливаемыми ольховыми щепочками и сосновыми шишками, вскипал моментально, и не было ничего более вкусного в мире, чем соседский чай.
Саша сбросила сапожки, залезла с ногами на деревянный табурет, погладила само-вар по рыжему медному боку. Горячий. В самоварной трубе посвистывал тот же ветер, который едва не свалил ее во дворе. Чай отдавал дымком.
Но где же Саша? Куда это с утра мог умчаться? И как она не услышала из-за стенки когда он ушел. Может тоже подумал, что раз она уезжает, надо пораньше справиться со своими делами, чтобы вечером быть свободным. Заказ, наверное какой-нибудь. Он иногда делает из дерева на заказ всякие красивые вещи. Вот, наверное, решил с утра отвезти, что-бы деньги получить… Может даже проводит их с мамой на станцию. А может, готовит какой-нибудь сюрприз… На память… С него станется придумать что-нибудь этакое… К Новому году он подарил Сашиной маме годовую подписку на журнал «Козоводство», а Саше – роскошный букет хризантем, наказав скормить их Белке, когда они завянут. Ну, это, чтоб все были с подарками, и Белка тоже. Смешной такой… «Козоводством» мама теперь растапливает печь, а хризантемы до сих пор стоят в вазе, правда уже без воды – сухие. Саша не стала кормить ими Белку. Обойдется…
- А до–ождик-то, дождик… И пошел, и поше-ол…Да споркий такой. Летний прямо. Как и не март-месяц на улице будто-быть, - вернулась с охапкой дров в лыковой носилке баба Света, - …Весна… А там глядишь,- лето, оглянуться не успеешь. Огоро-одина опять пойдет…Травка-петрушка… Ты будешь домой иттить, милая, возьми там на столе тыкву. Вчера взрезала, ах хороша – мед с сахаром, до чего сладкая.
Саше тут же вспомнился жаркий летний день.
Они с мамой на огороде пололи картошку. Верней, мама полола, а Саша следила за Белкой, которой было позволено пастись в кустах смородины. Чтобы не пересекала гра-ницу, козу привязали длинной веревкой к самому толстому смородинному стволику. Но настырной Белке все время хотелось уйти на грядки с капустой. Саша без конца вскакива-ла со своего одеяльца, на котором они с Маней загорали, и грозя Белке хворостинкой, воз-вращала ее на исходную позицию. И все же один раз коза исхитрилась вывернуться из своего ошейника. Не успела Саша и сообразить, что произошло, как она без предупрежде-ния рванула с места и понеслась по соседскому огороду, с особенным своим козьим удо-вольствием раскидывая копытами морковную и свекольную ботву. И Саше долго не уда-валось ее развернуть в нужном направлении.
Они носились по соседским грядкам. Мама кричала, потом, бросив тяпку, тоже присоединилась к погоне. Так и бегали втроем, пока на огороде не появился заспанный Саша в мятых тренировочных брюках. Белка в диком своем экстазе как раз проносилась мимо него, и Саша играючи схватил ее за рог, потом перехватил другой рукой под живот – поймал. Когда мама и Саша подбежали к ним, Саша с нахальной, как называла ее мама, ухмылкой поставил козу на землю и, придерживая ее одной рукой за рог, другой обнял за талию маму и сказал, что за этот подвиг ему положен орден. Но так как у «девчонок» ор-дена наверняка нет, то он согласен на поцелуй. Мама сердито вывернулась из-под его ру-ки, и сказала: «Сашка пусть целует. Это она козу прозевала». И Саша вскарабкалась по Саше до его щеки, и приложилась к ней губами. Щека была колючая, и Саша даже расчи-халась – укололась носом.