персонально каждой. Кукол были самодельные и звали их обеих одинаково – Линка (уж не знаю, откуда взялось в моей голове это имя – просто, взглянув на них, я сразу поняла: Линки!)
Раньше в отделе игрушек продавались пластмассовые кукольные головки, мать купила две таких головки, пришила к ним туловища, нарядила их в длинные платья, чтоб не видно было ног-макаронин, – но мы в них почти не играли, а играли в матрёшек самого мелкого калибра и в целлулоидных пупсиков, называя их дитюнчиками.
Пик игры в дитюнчиков приходился на Новый год, пока стояла ёлка. Прямые углы, которые образовывала ёлочная крестовина, служили матрёшкам комнатами. Нам не возбранялось снимать с ёлки любую игрушку: чайник, часы, дирижабль, парашют, грушу, огурец – всё, что могло пригодиться дитюнчикам в жизни…
Если бы мы и кокнули парочку ёлочных игрушек, нам бы ничего за это не было: на нас никогда не орали, почти ничего не запрещали, никогда не наказывали, не ставили в угол, не принуждали, не заставляли, не лишали – родители нас уважали, но мы тогда не понимали, насколько нам повезло…
-– Мой дитюнчик летит к вам в гости на дирижабле! – радостно сообщала я соседям по ёлочной квартире.
-– Мой дитюнчик побежал в магазин за конфетами, сейчас поставим чайник, – отвечали соседи.
Блестящий, с розовыми цветами по бокам чайник был один, и обладали им по очереди.
-– Приземляемся на парашюте!! Встречайте гостей!
-– С Новым годом!
Начинали игру прямо с утра и заканчивали перед тем, как отойти ко сну…
Иногда, ближе к вечеру, в нас просыпалась неуёмная тяга к физическим упражнениям. Мы расстилали на полу отцов полушубок овчиной вверх и начинали выделывать штуки: кувырки, мостики, ласточку, улитку (притягивание носка к виску)…
Вконец умаявшись, я падала на бабушкин сундук и делала вид, что уснула: к этой хитрости я прибегала, чтобы урвать кусочек счастья… Нас в детстве лаской особо не баловали – не принято, надо мной не сюсюкали – большуха. Но этот миг мне удавалось вырвать у жизни. Видя, что я «заснула», отец брал меня на руки и нёс в постель. Несколько шагов из бабушкиной комнаты до нашей кровати – это и были мои мгновения счастья…
Часто после таких упражнений у меня случалась бессонница. Я сидела на кровати и наблюдала за полётом стайки красных искорок. Эти искры неизменно являлись ко мне по ночам на протяжении многих лет… Манера их полёта была всегда одинаковой: вначале они были мелкими и долго-долго летали по комнате извилистой лентой в три ряда, потом останавливались передо мной на расстоянии чуть дальше вытянутой руки и начинали кружиться всё быстрее и быстрее. Наконец, их кружение замирало: шло перестроение в одну шеренгу, искры при этом становились крупными, почти как ёлочные звёзды, – и полёт возобновлялся.... Перед тем как исчезнуть, они превращались в фиолетово-жёлтые ленты и улетали через открытую дверь в бабушкину комнату. Это зрелище сопровождало меня много лет кряду, и ритуал движения искр никогда не
менялся.
«Малокровие», – говорила мать, тёрла морковку и покупала в аптеке гематоген…
Бабушкина версия происхождения человека
Нашу бабушку, папину маму, звали Акулиной Павловной. Круглая, мягкая, с зачесанными назад и схваченными гребёнкой седыми волосами, она жила в большой проходной комнате. Там всегда был порядок – чего ей разбрасывать-то? В небольшом сундучке помещалось всё её имущество: юбки, кофты, набор похоронной одежды, белая, с бахромой и мережкой холщовая скатерть, а на самом дне – металлическая оранжевая коробочка с откидной крышкой и с непонятной надписью «Монпансье». В ней хранились бабушкин паспорт, наши с Лёлькой крестильные крестики, небольшое бронзовое распятье, портрет Джузеппе Гаррибальди, вырванный из календаря. Бабушка всегда смотрела на него с любовью и нежностью – возможно, он напоминал ей давно умершего от водянки мужа… Была там ещё одна любимая картинка, длинная и узкая, согнутая пополам (иначе не помещалась в коробку). На ней два красивых силуэта мужчины и женщины. «Интеллигенты», – говорила бабушка, глядя на них уважительно и даже почтительно.
Отдельно, сбоку, завёрнутый в газету лежал «Овод» – единственная принадлежавшая лично бабушке книга в выцветшей обложке, с рассыпающимися страницами, схваченная посередине резинкой, чтобы не рассыпались окончательно. Бабушка ею очень дорожила, хорошо знала её содержание, а имя героини Джемма было для неё почти священным… Венеция, гондолы, Гаррибальди – именно от бабушки узнали мы эти слова. Видимо, каким-то подспудным чувством она тяготела к Италии…