В Оренбурге мы с ней подружились. Я помню, как её малыш с удовольствием уплетал помидоры: мы приехали из края, где эта ягода никогда не достигает степени зрелости и стоит дорого. А там весь рынок был завален помидорами, красными, жёлтыми, розовыми, круглыми, продолговатыми, крупными, мелкими – бери любые, они стоили какие-то копейки…
-– Дай мне пипидои, – просил Серёжа, протягивая обе руки ладошками вверх и складывая их лодочкой.
Дуся учила его правильно выговаривать слова, и он старательно повторял вслед за ней:
-– Я Сиёжа Пикичук, маинький я майчик…
Сохранилось фото: мы с Дусей стоим на невысокой песчаной скале, взявшись за руки. Видно, какая у неё фигура – совершенная богиня!
Не помню, были они тогда уже в разводе с Володькой или ещё нет, но долго они вместе не прожили.
После развода он шлялся по бабам, потихоньку спивался, а отец частенько составлял ему компанию… да, к сожалению…
Ещё через десять лет мы с Дусей случайно встретились в ресторане отеля. Гостиниц в Новокузнецке несколько, но отель один, при нём был отличный ресторан, лучший в городе. Я уже училась в институте, и мы с девчонками отмечали там чей-то день рождения.
Дуся сидела одна за столиком прямо перед эстрадой. В белой гипюровой блузке, в узкой чёрной юбке – она выглядела эффектно и похоже была здесь завсегдатаем. Очень обрадовавшись, она усадила меня за свой столик. Выпили, покурили. Оказалось, что ей дали квартиру в том самом доме и в том самом подъезде, где жили мы до развода родителей, – ну надо же!
«Закончила заочно институт железнодорожного транспорта, занимаю престижную должность. Дети прекрасные, хорошо учатся… Нет, не замужем», – кратко отвечала на мои вопросы Дуся. Звала меня гости. Я собиралась-собиралась, да так и не собралась…
Часть вторая
Улица Пирогова
…друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова
Белла Ахмадулина
Наши новые соседи
После развода мы переехали на улицу Пирогова – Орджоникидзе (полдома там, полдома сям), недалеко от проспекта Металлургов, настолько близко, что можно было ходить в ту же школу, в которой учились дети с проспекта. Но через год, когда подошло время начинать учёбу, я выбрала другую школу…
В том, что мы стали жить без отца, были свои преимущества: нас перестали кутать – теперь весной я одна из первых начинала ходить без шапки; никто больше не пичкал нас рыбьим жиром, не таскал по поликлиникам, разрешалось приносить с улицы любого котёнка, кота или кошку. Постоянно у нас проживал один чёрный котик, Мишулин, (он прожил семнадцать лет), но на временном постое бывали многие.
Мы поселились в довольно просторной комнате на четвёртом этаже. Это была двухкомнатная квартира – во второй комнате жила большая семья из пяти человек: трое взрослых и двое детей. Анна Григорьевна и тётя Клара (мать и дочь) были весьма корпулентными дамами, и вечерами, когда собиралась вся семья, казалось, что народу в комнате очень много.
Дядя Володя работал сварщиком на КМК, тётя Клара – медсестрой в Доме малютки, Анна Григорьевна – учительницей начальных классов.
Главным человеком в квартире была Анна Григорьевна, высокая, с низким грудным голосом, который заполнял всю квартиру, в очках, сильно увеличивавших её и без того большие глаза, она стала для меня воплощением надёжности, доброты и справедливости: только она одна могла спасти меня от ночных кошмаров.
Ночью моё гипертрофированное воображение наполняло темноту жуткими сущностями: синие руки, летающий гроб, Вий и прочая нечисть…
Когда мать работала в ночную смену, а я, дрожа от страха, никак не могла заснуть (Лёлька спала), мне ничего не оставалось, как плестись в соседнюю комнату и трясти за плечо спящую соседку: «Анна Григорьевна, я боюсь». Ни о чём не спрашивая, Анна Григорьевна поднималась и шла, как сомнамбула, за мной, мы вместе ложились в мою постель – она тут же начинала громко храпеть и я, чувствуя себя за её спиной как у Христа за пазухой, блаженно засыпала…
У наших соседей имелись вещи, о которых мы и не мечтали: трёхколёсный велосипед, лошадь-качалка, фильмоскоп и целая коробка диафильмов. Правда, отец приносил иногда с работы качественный фильмоскоп и парочку диафильмов, но это было редким событием, а теперь мы смотрели диафильмы каждый вечер. Серёжа заряжал и крутил плёнку, Анна Григорьевна читала, лёжа на кровати с панцирной сеткой – под её тяжестью она растягивалась почти до пола… Как она читала! Как я любила звуки этого прекрасного голоса! Время от времени вместо чтения вдруг раздавался мощный храп. «Ну, бабушка!!» – кричала с укоризной Галка, и чтение возобновлялось… Часто Анна Григорьевна приносила из школы новые замечательные диафильмы, и мы с жадностью набрасывались на них…