Он сидел один на последней парте у окна, и в солнечный день с его глазами происходило чудо: они начинали испускать лучи ярко-синего цвета. На это необъяснимое явление хотелось смотреть не отрываясь, забыв о приличиях…
Изящный рисунок рта в виде лука. «Ваш нежный рот – сплошное целованье…» Только Марина Цветаева и могла найти слова, способные выразить восхищение такой красотой:
Ах, вы похожи на улыбку вашу!
Сказать ещё? – Златого утра краше!
Сказать ещё? – Один во всей вселенной!
Самой любви младой военнопленный,
Рукой Челлини ваяная чаша.
Самым ценным в нём было то, что он ни с кем в классе не общался и всегда молчал, оставляя простор для фантазии влюблённой дурочки. Его внешность и вправду была фантастической: такой могла быть внешность Маленького Принца или Дориана Грея – загадочной и непостижимо прекрасной…
В нашем классе ещё одна девочка поклонялась этому идолу красоты. Я её не ревновала, наоборот, была рада, что есть человек, с которым можно говорить о нём, об Алёше Фёдорове. Этим именем мы с Ниной Эл исписывали последние листы всех своих тетрадей.
Знал ли он? Он знал!
Однажды, проходя мимо моей парты и увидев исписанную его именем обложку дневника, он обронил: «А у Лаптевой больше…»
Я обомлела и вспыхнула, как просмоленный факел: он имел ввиду наши с Нинкой письмена на последних страницах…
Через год мальчик угодил в колонию для малолетних преступников, а когда вышел оттуда, от его красоты ничего не осталось: черты лица были те же, но исчезли краски – то неуловимое, что придавало ему неотразимую прелесть…
Осиновый плёс. Ивошка
После девятого класса мы с отцом снова поехали в Осиновый плёс, но уже на своей моторной лодке с подвесным мотором «Москва». Лучшим лодочным мотором считался «Вихрь» – восемнадцать лошадиных сил, у «Москвы» – десять, но мы и этим десяти были безмерно рады.
Отец выбрал место стоянки на противоположном берегу от посёлка Осиновый плёс. Заметив с реки удобную для рыбалки затоку и врытый в землю стол со скамейками, он подрулил к берегу. Мы поставили на поляне свою новенькую светло-бежевую двухместную палатку и зажили новой для нас жизнью туристов.
Спали на сене, которым набили широкий, во всю палатку наматрасник и три плотных наволочки – сено шуршало под ухом: в нём присутствовала какая-то таинственная жизнь. Перед тем как лечь спать, отец выкуривал комаров дымарём – фукающее дымом приспособление, которым пользуются пчеловоды, – после чего быстро зашнуровывал палатку и выключал фонарь.
Мы сладко спали до тех пор, пока солнечные лучи не начинали пробивать тонкий брезент. Открыв глаза, мы всё же обнаруживали на стенках палатки несколько кровопивцев, вволю насосавшихся нашей кровушки: их раздутые брюшки были похожи на рубины, они сидели неподвижно, даже не пытаясь уйти от возмездия…
В ивняке, росшем вдоль затоки, мы собирали сушняк для костра; утром и вечером, когда не было жары, готовили на костре еду: варили в котелке суп из концентратов или уху, жарили на сковородке рыбу, в большом алюминиевом чайнике кипятили воду и заваривали чай из листьев смородины – настоявшись, он обретал тёмно-красный цвет и густой смородиновый аромат.
Что это была за роскошная жизнь!
Весь день мы плавали в реке, загорали на берегу, играли в бадминтон, бегали с сачками за бабочками. Бабочек, капустниц и боярышниц, было великое множество, целыми колониями они сидели у прибрежного ила. Наш сосед давил их босыми ногами, как вредителей садов и огородов.
Да, да, сосед!
Оказалось, что наш берег не такой уж необитаемый. Углубившись в его окрестности, мы обнаружили маленькую бревенчатую избушку, в которой жил местный пастух недойного стада. В избушке с земляным полом в тёмном углу прятались грубо сколоченные дощатые нары, в узком, похожем на бойницу окне не было ни рамы, ни стекла, дверь не закрывалась. Ласточка прилепила гнездо над дверным проёмом внутри домика и сновала день деньской туда сюда, выкармливая своё прожорливое потомство…
Пастух велел называть себя Ивошкой, хотя по виду ему было лет тридцать и был он человеком семейным…
Вечером мы с отцом садились в лодку и ехали в затоку ставить сети – утром вынимали из них двух-трёх средней величины щучек и с пяток окуней. Чистили рыбу на камне у воды и жарили в сковородке на углях. За хлебом и молоком ездили на другой берег, в посёлок…