В синем небе облака, словно лёд,
В синем небе вертолёт, вертолёт.
Надо мною он кружит, как стрекоза,
И таращит удивлённые глаза.
Лучше лесенку ты вниз опусти
И к любимой ты меня унеси…
Чтобы утром подойти ей к окну,
Чтобы руки протянуть в тишину,
У окна её замедли полёт,
Постоим немного в воздухе, пилот,
Понимаешь, я хочу с высоты
Положить на подоконник цветы.
Надо мной пилот смеётся: «Чудак!»,
Ну а мне мечталось просто вот так…
Мне тоже мечталось, чтобы вертолёт завис над крышей нашего дома и кто-нибудь сверху бросил мне в руки букет… Мечта мечтой, а действительность находилась внизу, под окном: там можно было обнаружить мальчика с велосипедом, который, задрав голову, смотрел с дороги на моё окошко в надежде увидеть «свет». Вечером из-под лип в комнату иногда влетал залихватский, трёхступенчатый призывный свист, издавать который мог только один отрок во Вселенной – тот, у кого из угольно-чёрных ресниц глядели нездешние, зеленоватые глаза. Глядели хищно, по-рогожински…
Пляжная кампания
Летом мы ездили купаться на Томь или на Кондому. Наша пляжная компания состояла из трёх человек – Игорь Речицкий, Тамара Макаренко и я – присоединиться мог любой, но никто, кроме нашей троицы, не дорожил каждым жарким днём так, как дорожили им мы. Даже если только что закончился дождь, но до заката ещё оставалось время, мы срывались и ехали на пляж.
На закате, придирчиво изучая из окна горизонт, на котором отпечатался размытый силуэт КМК, я старалась по краскам уходящего дня определить, ясным или пасмурным будет день грядущий: опытному глазу вечерняя заря всегда давала точный прогноз погоды на завтра…
Чтобы добраться до любого из пляжей, достаточно было сесть на второй трамвай. В жаркие дни он был набит битком. У пассажирок этого маршрута из-под платья всегда торчали завязки от купальника, а парни, которые обнимали их за талию или просто стояли рядом, ехали туда же, на пляж…
По второму маршруту ходил трамвай старого образца: малиновый, дребезжащий, с прицепными вагонами. На колбасе последнего вагона обязательно ехал какой-нибудь безбилетник-экстремал, иногда даже двое, а то и трое, но последние уже не сидели, а стояли, обняв раскинутыми руками углы вагона. Смельчаки!
Вообще этот маршрут всегда был полон понтов: там считалось дурным тоном степенно, не толкаясь, выходить через переднюю дверь вагона – куда там! На подножке задней площадки всегда висела гроздь безбилетников, готовая веером осыпаться вниз, едва замаячит остановка. Наши мальчики соскакивали с подножки настолько легко и красиво, что казалось, так спрыгнуть может любой. Однажды, набравшись храбрости, я это сделала – слава богу, не растянулась на платформе, но вряд ли мой прыжок выглядел эстетично…
Кондуктор Люда, в чёрных нитяных митенках, раздавала разноцветные бумажные ленты – мы сразу набрасывались на билеты в поисках счастливого. Счастливый обычно оказывался у Игоря, но он великодушно отдавал его нам с Томой. Его полагалось проглотить, чтобы уж наверняка осчастливиться, но до такой степени идиотизма наше суеверие не доходило…
Кто-то меня познакомил с Людочкой-билетёршей, кажется, Витька Шомпол, зеленоглазый охламон из Молдавии. Ей было лет восемнадцать (мне тринадцать), она жила в рабочем общежитии, потому что ушла из дома, чтобы не быть помехой маминому счастью (та вышла замуж). Люда говорила об этом просто, без тени обиды.
Наше непродолжительное знакомство осталось в памяти благодаря одному яркому эпизоду. Однажды я зашла за ней, чтобы вместе ехать на пляж. Она расхаживала по комнате совершенно голая, ни капли не смущаясь. Не в силах оторвать глаз, я бессовестно уставилась на неё. Ровный, орехового цвета загар покрывал её ладную миниатюрную фигурку, едва заметным пушок на теле вспыхивал золотом, когда она проходила мимо ничем не занавешенного окна. Осветлённые перекисью, но живые волосы крупными завитками падали ей на плечи… Удивительно пропорционально сложенное тело. Психея. Скульптура Родена…
Она надела сатиновый, белый в тонкую голубую полоску раздельный купальник и стала ещё милей. Трусики не прилегали плотно, а оставляли между телом и тканью люфт – и в этом была какая-то детская прелесть. Всё в ней было прелестным и особенным, даже маникюр – не остроконечный, как у меня, а закруглённый: меньше риска сломать ноготь на работе. Ногти она покрывала белым лаком, с тех пор летом я всегда предпочитаю белый лак: на загорелых руках он выглядит более эффектно, чем любой другой…