Уисс висел в бассейне, опираясь клювом о нижнюю ступеньку. Темный глаз его смотрел на Нину лукаво и печально..
- Ты поняла? Что надо смотреть?
- Да, - неуверенно ответила Нина.
Разумеется, она ничего не поняла. Да и не пыталась понять..
Думать в ее положении было так же бессмысленно, как доделывать во сне то, что не успелось наяву. Сейчас важно было смотреть и слушать, видеть и запоминать. А понимать - это потом. Если все это вообще возможно понять...
Нина села на трон. Аппарат, висевший на боку, глухо звякнул о камень. Только сейчас Нина вспомнила о видеомагнитофоне и огорченно прикусила губу - ведь его можно было использовать, как обыкновенную кинокамеру, снять весь подводный путь, "волшебную лампу" и осьминога, подземную галерею и этот зал. Теперь - поздно. Впрочем, интерьер храма она снять еще успеет после того, что хочет показать Уисс.
Она поудобнее устроила аппарат на коленях, сняла переднюю стенку бокса, открыла объектив и выдвинула в направлении бассейна раскрывшийся бутон микрофона.
- Убери этот свет.
Рука, потянувшаяся к шлему, замерла на полпути. Уисс плавным толчком пошел на другую сторону бассейна. Прямо напротив, в глубокой нише, Нина увидела скульптуру.
Хрупкая, наполовину раскрытая раковина зубцами нижней створки уходила в воду. Нагая женщина полулежала на боку у самой воды, опершись локтем на хвост дельфина. Дельфин положил голову ей на колени. Оба отрешенно и грустно смотрели прямо перед собой, не в силах расстаться и не в силах быть вместе, и верхняя рубчатая створка, казалось, вот-вот опустится вниз, замкнув раковину и навсегда скрыв от мира их встречу.
Женщина и дельфин были выточены из темного абсидиана, и полупрозрачные тела их как будто таяли на розовом ложе, уходя в мир несбывшегося и несбыточного.
- Убери этот свет. И включай свою искусственную память.
Нина торопливо выключила фонарь и запустила видеомагнитофон. Полная темнота и безмолвие хлынули из углов и затопили пространство, и только шорох магнитной ленты нарушал тишину.
В храме повис еле слышный звук - даже не звук, а тень .звука - одна томительная нота - где-то на пределе высоты, где-то у порога слуха.
В темноте возник еле видимый свет - даже не свет, а эхо света - один тончайший луч - где-то на пределе спектра, у порога зрения.
В воздухе растворился еле уловимый запах - даже не запах, а память запаха - одна мгновенная спазма - где-то на пределе дыхания, у порога обоняния.
Во рту появился еле различимый привкус - даже не привкус, а след привкуса - один соленый укол - где-то на кончике языка, у порога вкусовых отличий.
Кожу лица тронуло еле ощутимое прикосновение - даже не прикосновение, а ожидание прикосновения - одно дуновение ветра - где-то на пределе давления, у порога осязания.
Не стало ни страха, ни боли, ни радости - все перестало существовать и сама она сжалась в бешено пульсирующий клубок, раскинувший в пространстве пять живых антенн, пять органов чувств - и предельное напряжение вытянуло антенные щупальца в длинные лучи.
Мысли остановились, сжались, исчезли. Она не могла думать, оценивать, сапоставлять - она стала оголенным ощущением, сплошным невероятно обостренным восприятием.
Она была подобием морской звезды, неподвижно лежащей на дне Океана Времени: пять жадных лучей во все стороны, а вместе тела - хищный мозг, ждущий добычи.
Перед ней вспыхнул пятиугольный экран. В его голубой глубине светились многоцветные звезды.
Высокий вскрик, упавший до вздоха, пролетел над куполом. Призыв и мука слышались в нем.
Нет, это был не экран - это была дверь. Голубая дверь в неведомый мир, он - как забытая детская сказка, которую пытаешься вспомнить в одинокой старости, но не вспомнишь ни слова, только неясный свет и мягкое тепло, и глухая боль безвозвратных потерь, и сладкая слеза бесконечного прощания.
Дверь была открыта, и надо было сделать шаг-необратимая сила тянула в голубизну - слиться со звездами, луч к лучу - раствориться во всем живом...
Уисс не учел одного - на коленях Нины стоял видеомагнитофон, и он работал, прокручивая метры пленки. Его равномерная дрожь и оказалась тем отвлекающим раздражителем, который не давал сознанию угаснуть совсем. Какой-то незатопленный островок мозга еще не потерял связи с внешним миром, с действительностью, и Нина понимала, что находится во власти мощного гипнотического внушения, сильнейшего психического излучения, идущего из бассейна.
Нина крепче стиснула рукоятку "видеомага" и попыталась стряхнуть наваждение. Полностью это не удалось: сознание Нины раздвоилось, причем она не могла точно определить границу между реально происходящим и внушенным.
Музыка, вероятнее всего, была слуховой галлюцинацией: простo игра света и цвета вызывала в мозговых центрах музыкальные ассоциации. Горечь и сладость во рту со всем множеством оттенков - несомненный гипноз. Что касается сложной гаммы изменчивых ароматов и прикосновений ветра, то это в равной мере могло быть и внушением, и реальностью.
А вот звезды в бассейне были самые настоящие.
Бассейн, по-видимому, был тщательно ухоженным искусственным заповедником этих красивых и странных созданий: во-первых, потому что они буквально кишели здесь, а во-вторых, в добром согласии и соседстве тут сосуществовали морские звезды и офиуры тропиков и севера, океанских глубин и мелководья.
Но сейчас это был огромный живой оркестр, где у каждого существа были своя партия и свой тембр, свой ритм и свое движение.
Гигантские красно-коричневые пикноподии в серо-фиолетовых пятнах папул, покачивая седыми гроздьями игл, переплетали .лучи с темно-зелеными астрометисами, усеянными грозными пурпурными шипами с ярко-красными кончиками. Малиновые и фиолетово-розовые соластеры, кровавые хентриции, ярко-синие линки, желто-оранжевые астерии, зеленоватосерые акантастеры, анзероподы, похожие на голубые и розовые вафли, - все это двигалось, перемещалось, складывалось в удивительные и торжественные сочетания, превращалось в гипнотическую игру пятен, и вопреки сознанию, Нина слышала музыку то гордую, могучую, то нежную и тихую, вдыхала соленые запахи моря и чувствовала во рту острую горечь волны, и ощущала всей кожей шершавые ладони пассата...
Снова взлетел высокий пронзительный крик и снова упал до чуть слышного вздоха, и уже не было сил слышать этот призыв и эту муку, и потому, когда открылась снова пятиугольная дверь, она шагнула в голубизну...
8. ГОЛУБАЯ ДВЕРЬ
Она падала - падала безостановочно, ощущая лишь на-пряжейие скорости и глухую тоску безвременья. Непрекращающийся взрыв потрясал все вокруг.
Ломались, едва возникнув, хрупкие рисунки созвездий, вздувались и лопались звездные шары, бешеное вращениесжимало и разрывало в клочья газовые туманности, растирало в тончайшую пыль куски случайно отвердевших масс и выбрасывало в пространство.
Она летела сквозь эту мешанину обломков и бессмысленно кипящей энергии, сквозь раскручивающийся огневорот - летела, одинаково легко пронизывая великие пустоты и сверхплотные сгустки тверди - и прямой путь ее не могли скривить ни тяга магнитных полей, ни штормовые волны гравитации.
Она была бесплотным и сложным импульсом, в ней дремали до срока силы, неведомые ей самой, - всепроникающим нейтринным лучом летела она к цели, о которой ничего не знала.
Вокруг бушевал разрушительный огонь, сжигая гроздья неоформившихся молекул, срывая электронные пояса атомов, дробя ядра и, казалось, не было ничего, способного противостоять его гибельному буйству.
Но впереди, где-то на краю Галактики, в сумерках догорающей звезды, в треснувшей каменной глыбе холодно засветились первые ледяные кристаллы.