Охранник вернулся со льдом, о котором я просил. Они обращались со мной, будто я – нечто среднее между прокаженным и действующим вулканом. Я улыбнулся и дал сержанту двадцать первый доллар.
– Нет, правда, – сказал я, пока он смотрел на него. – И спасибо.
Можно было видеть битву, происходящую в его голове. С одной стороны, я был невероятно коварным мастером побегов, который не думал ни о чем другом, кроме как покалечить честных солдат, если они встанут на его пути. С другой стороны, серебряный доллар это серебряный доллар, это месячное жалование. В итоге его пальцы сомкнулись вокруг монеты, и он очень быстро вышел из комнаты.
Я получил древесный спирт от Сирмия. Лучший, что можно купить за деньги. Я поставил стакан на лед, булькнул туда древесного спирта, закупорил бутылку и отошел подальше. Пока все хорошо. Как только смесь перестала извергать убийственный газ, я тонкой струйкой добавил холодную воду, чтобы кристаллы начали расти. Скользкая часть кончилась, теперь все, что осталось – проделать относительно тривиальную работу по превращению неблагородного металла в золото.
Я на самом деле не знаю – сейчас я совершенно честен с вами – возможно это или нет. По правде говоря, мне никогда не хватало энтузиазма довести эксперимент до завершения. Если бы я случайно наткнулся на секрет перед тем, как Фока меня схватил, может, я был бы чуть более мотивирован. Подобное открытие стало бы моим смертным приговором, так что оно оставалось совершенно теоретическим. Я не смел даже записать и проработать его на бумаге, на случай, если Евдоксия его увидит. Оно сидело в моей голове годами, и я никогда не пробовал его на практике.
Это процедура из шести частей – уверен, вы простите, если я не расскажу о ней, просто на случай, что у вас возникнет искушение попробовать самим, что, поверьте, приведет вас ко всевозможным ужасным последствиям, когда ваш король, принц, герцог или городской совет выяснят, что вы задумали. Самое большее, что могу себе позволить – это дать вам намек. Вы добавляете что-то к чему-то, делаете что-то, что приводит к чему-то, и получаете что-то в конце, что будет или не будет золотом, в зависимости от того, сработает это или нет. Все довольно просто, и лед не нужен: вы можете сделать это дома, на кухонном столе, но, пожалуйста, – не делайте.
Так что я это сделал. Затем я сварганил три куска pulveus fulminans размером с орех, поместил их в оболочку из невероятно тонкой позолоты и поместил туда, где их не найдут. Я не буду останавливаться на этом этапе операции. Все было сделано точно вовремя.
– Мне нужно увидеть принца, – сказал я.
Сержант – не тот, что в последний раз – кивнул. У меня сложилось впечатление, что он ожидал от меня этих слов, так что Фока предположительно хотел попрощаться, как я и надеялся. Говорите о Фоке, что хотите, он всегда был предсказуем: хорошее качество в ингредиенте, жизненно важное для хорошо контролируемого эксперимента.
(Было бы очень мило, если бы моя жизнь была хорошо контролируемым экспериментом. Знаете, начините с базовых ингредиентов, добавьте образование, опыт, события, помешайте стеклянной палочкой, когда необходимо, замедлите реакцию с помощью куба льда. Предсказуемые последствия, задуманные результаты и что-нибудь стоящее в конце. Сработало не совсем так. Что касается результата, продукта, подождем увидим. Я еще могу удивить себя.)
– Юристы говорят, все должно быть в порядке, – сказал Фока. Он посерел от переживаний. – Они составили план защиты, и я выслал бумаги вперед с экспресс-курьером, так что они будут там прежде, чем ты прибудешь. Если повезет…
– Я буду в порядке, – сказал я. – Правда, – я улыбнулся ему. – Знаешь, всегда думал, что я умный, но неподсудность духовенства…
– Проклятье, – сказал он, – чуть не забыл. – он порылся в бумагах на столе, нашел то, что искал. – Локуст Салонин, даешь ли ты торжественную клятву исполнять и соблюдать обязанности священнослужителя наисвятейшей конвокации Общества Неодолимого Солнца? Скажи да.
– Да, – сказал я и подождал. – Это все?
– Это все. Ты священник. Теперь убирайся с глаз моих.
– Правда священник?
– Да. Пока. Попытайся никого не ограбить или ничего не взорвать.
– Фока, – я смотрел прямо на него, чего обычно не делаю. – Я должен кое-что тебе сказать, прежде чем уеду.
– Ну?
– Наедине.
Он засомневался, а котелки внезапно насторожились.
– Да ладно, – сказал я. – Теперь я священник. Если ты не можешь верить духовенству…
– Ладно, – он кивнул сержанту, и котелки покинули комнату. – Ну?
Я чуть понизил голос.
– Он начался, – сказал я.
– Что?
– Эксперимент. – понадобилось мгновение, чтобы до него дошло, а потом его глаза стали круглыми, как доллары. – Я начал его. Он займет около пяти часов.
Он схватил меня за рукав.
– Ты имеешь в виду?..
– В моей лаборатории, – сказал я, – на столе стоит каменная чаша, рядом с водяными часами. В чаше пригоршня железных гвоздей, покрытых бледной зеленой жидкостью. Где-то через час ты должен увидеть бледный желтый слой на гвоздях. Что бы ты ни делал, не трогай их, вещество разъест твои пальцы до кости. Просто оставь их, но кто-то должен наблюдать за процессом, как ястреб. Пока жидкость остается зеленой, все нормально. Если она начнет синеть, кто-то должен добавить две капли темно-коричневого вещества из темно-зеленой стеклянной бутыли. Это приведет его в порядок, но это должно быть сделано в тот момент, как жидкость изменит цвет. Иначе весь эксперимент будет потерянным временем и мне придется начать заново, это отбросит нас на месяцы, – я усмехнулся. – Это, пожалуй, самое неудачное время, что они могли выбрать.
– Ты не мог подождать, пока вернешься? – нахмурился он.
Я покачал головой.
– Главный реагент остается стабильным только около дня, – сказал я. – Ему необходимо девять недель, чтобы созреть, после того, как его подготовят. К тому же, – тихо добавил я, – я могу не вернуться. Не хотелось бы умереть, не попытавшись.
Он выглядел, будто ему стало плохо.
– Не говори так, – сказал он. – Юристы…
– Я обо всем напишу, когда доберусь до Мезентии, – сказал я. – Отправлю тебе письмо с дипломатическим курьером.
– Нет, – он был в ужасе. – Ради всего святого, не делай этого. Мы никому не можем довериться с чем-то вроде этого. У нас будет достаточно времени, когда ты вернешься.
– Как хочешь, – пожал я плечами. – Просто удостоверься, что кто-нибудь будет следить за процессом следующие пять часов. Все, о чем прошу.
– Не волнуйся, – сказал он, и его голос был чуть выше обычного. – Я все сделаю сам.
– Правда?
– Даю слово.
– В таком случае, – улыбнулся я, – мне не о чем волноваться. Благослови тебя Бог, сын мой, – добавил я и постучал в дверь.
История моей жизни до сих пор.
Когда я был юн, я хотел знать правду. Я был нетерпелив. Я видел вещи очень ясно. Пожалуй, это ошибка – учить юных логике. Логика настолько же оружие, насколько инструмент. Ты учишься ей, ты ей овладеваешь, ты дождаться не можешь, чтобы выйти и использовать ее на ком-нибудь. В Элписе я обнажал меч логики, пока не с кем стало сражаться. Затем у меня удивительным образом исчезли деньги, а вскоре оттуда исчез и я.
Бегство. История моей жизни. Я убежал от философии и принялся делать глупые вещи. Воровать глупо, потому что рано или поздно тебя поймают. Быть пойманным – тоже история моей жизни. Я всегда сбегал, но меня всегда ловили. Когда-то я думал, что просто наткнулся на алхимию, но теперь я достаточно стар, чтобы понимать, что нет такой вещи, как совпадение. Меня создали два доминирующих фактора – философия и преступление, соединенные вместе на кубе льда, который служит мне личностью. И так родилась моя алхимия. Мы были, как говорят, созданы друг для друга.
Самое глупое, что я, наверное, величайших из когда-либо живших алхимиков. Не потому что я нашел или не нашел способ превращения неблагородных металлов в золото, но потому что… ну, мы еще дойдем до этого позже. К тому же я довольно компетентный философ, но только пока вы готовы мне за это платить. Чем дольше вы думаете об истине и мудрости, тем больше понимаете, что они лишь плоды воображения; и что остается? Ну, существует чистое удовольствие фехтования логикой, что прискучивает со временем, и существует приемлемая жизнь, на которую можно заработать лекциями, писательством и преподаванием. Я бы попробовал, если бы меня оставили в покое, но увы.