Жан де Дьё Сульт герцог Далматский, маршал наполеоновских войск, решил поговорить со своим агентом, прогуливаясь по древней городской стене. Было очень холодно, но маршал переносил холод спокойно благодаря укрывавшим его мехам, в то время как его спутник невыносимо страдал, ибо хоть он и был из здешних краев, но не слишком тепло оделся, отправляясь на это странное и несвоевременное свидание. Неизвестно, отчего поклонник Французской революции, обратившийся затем в автора словарей, а ныне представитель британской короны так убежденно вел двойную игру: оттого ли, что у него не оставалось иного выхода, или же он делал это по собственной воле, или насильно, или же им двигали только деньги. Но совершенно очевидно, что в тот вечер он с легкостью ответил на призыв маршала Франции и даже выглядел довольным и счастливым.
Им придется трижды обогнуть городскую стену в четыре километра по периметру, но в тот момент, когда они отправились в путь по венчающему ее широкому проходу, это было им еще неведомо. С высоты стены город, окутанный снегом и холодом, а также постоянно властвующим здесь глубоким безмолвием, имел пустынный вид, что нисколько не удивило Фрейре Кастрильона. Адам Нил, врач армии сэра Джона Мура и один из его самых достоверных осведомителей, говорил, что в Луго «на пустынных улицах многоголосым эхом отзывается стук лошадиных копыт» — в такую тишину погрузился город после перенесенной катастрофы. Адам Нил дополнил описание, сообщив, что он бросил «последний взгляд на покрытые мхом стены, выглядевшие мрачными во тьме при вспышках наших пушек», и тогда Фрейре понял, что ожидает его там: полное опустошение и безмолвие, полная разруха.
Адам Нил говорил обо всем этом несколько риторическим тоном, который не мог не возмутить писателя-традиционалиста, в коего превратился бывший депутат, а ныне представитель Англии в Центральной хунте. Но избранный тон как нельзя точно соответствовал тому следу, что оставили после себя войска Мура на пустынных улицах, где пылали огромные костры, громко грохотали пушки и десятки братских могил усиливали царившую повсюду панику. Английская армия вела себя как армия оккупантов, а вовсе не как дружественная армия.
— Поведение англичан играет нам на руку, — заметил Жан де Дьё своему другу Мануэлю Фрейре в ответ на его комментарии на сей счет. И это было так. Вокруг царили страх и разруха.
Сульт ловко расспрашивал Фрейре. Он делал это, чтобы найти подтверждение либо своему восхищению, либо недоверию. Как получалось, что этот человек, не блиставший особым умом, смог столько раз ввести в заблуждение шотландца по поводу действительного положения испанских войск, позиций, которые занимали французы, или состояния дорог? Фрейре улыбнулся и стал приводить Сульту доводы, подтверждающие его правдивость. Это происходило во время первого обхода города, который они совершили, беседуя под пристальным взором охранявшего маршала эскорта, который следовал на достаточно близком расстоянии, чтобы в случае нужды прийти к нему на помощь, но в то же время так, чтобы не услышать ничего, абсолютно ничего из того, о чем говорили эти двое мужчин среди полного безмолвия, становившегося постепенно все более принадлежностью ночи, нежели дня. Во время второго круга, когда между ними воцарилось доверие, Сульт вдруг бросил без всякого предупреждения:
— Самая большая проблема, которая у нас теперь имеется, — это снабжение боеприпасами мятежных войск.
И Фрейре ответил:
— Тогда можно поговорить о Саргаделосе.
Он только что вспомнил о последнем визите, который нанес Антонио Ибаньесу, и о том, как дорого тот заставил его заплатить за дерзость испросить у него денег для Церкви и понимания и прощения для своих врагов.
— Что ж, поговорим, дорогой друг, — сказал Сульт, благодарный своему агенту за готовность. — Единственный способ сохранить завод целым и невредимым, дабы войска императора могли быть хорошо обеспечены боеприпасами, — это сделать так, чтобы Ибаньес не мог отдать распоряжение о его разрушении, как он сделал это с Орбайсетой; иными словами… — решился высказать маршал без всяких экивоков, но со всей тонкостью, на какую только был способен, после чего подтвердил сказанное жестом правой руки, проведя указательным пальцем себе поперек горла.