А дрессировщик рыб не в силах был расстаться со своей единственной ручной Акулиной Карповной. Она умела перекусывать капроновую леску. Считать до одного. Чистить после употребления крючки и блесну. Плакать стеклянными слезами. Дышать в накуренной комнате. Аплодировать. Ходить в гости.
Дрессировщик рыб сказал:
— Ей цены нет.
— Я знаю, — сказал девочкин папа.
Дрессировщик рыб сказал:
— Она мне родней дочери.
— Я знаю, — сказала девочкина мама.
— Она преподает молчание в рыбьей школе…
Тут раздался такой ушераздирающий вопль, что девочкина мама закричала дрессировщику:
— Вы сам чей-то папа или вы сам не чей-то папа?!
Дрессировщик уронил крупную слезу, вытер клетчатым носовым платком глаза и нос, позвал:
— Акулина Карповна, прошу вас.
Ручная рыба не спеша дожевала бутерброд с мотылями, вытерла салфеткой плавники, рот.
— Пойдете с ними, Акулина Карповна.
— Слушаюсь, — промолвила рыба.
Девочка, девочкин папа, девочкина мама, девочкин самолет, девочкина собака, девочкина Акулина Карповна направились в кино.
И я пошла в кино с чьим-то папой.
Такого кино я в жизни не видела. На каждой стене экран. Зрительные стулья кружатся, как карусель.
Девочка села на стул и облилась горючими слезами. Она желала видеть четыре картины сразу, а видела всего одну.
— Я знаю, как быть! — крикнул девочкин папа. — Сядем втроем спиной друг к другу.
Девочка пожевала губами, посчитала в уме:
— А четвертую картину? — И заревела пуще прежнего.
— Хочу одна смотреть четыре картины сразу… И все!
И другие дети чего-нибудь хотели.
Чьи-то папы и мамы вытирали полотенцами детские носы, слезы, волочили плетеные корзины вафель, мороженого, тянучек.
А кино крутили и крутили.
Домой мы вернулись к обеду. За столом сидели все домашние дети.
— Что будем есть на первое? — спросила чья-то мама.
— Компот! — крикнул мальчик, который никогда не мыл рук.
— Ананас!
— Молочный коктейль!
— А ты, Ленка, чего захотела?
— Холодный свекольник и воблу.
Одна девочка ничего не хотела, читала по складам толстую книгу с картинками.
«Вот это девочка! — подумала я. — Все чего-то хотят, а она скромно расширяет кругозор».
Не успела я так подумать, девочка ткнула пальцем в книжный лист:
— Вот!
Мамины очки дрожали, когда она читала:
— Страсбургский пирог… Ума не приложу, где его взять… Съешь, доченька, рябчика в сметане, каштаны с мандариновыми дольками, кнедлики, а завтра…
Девочка заорала, затопала ногами, ударила толстой книгой с картинками ни в чем не повинный стол.
— Страсбургский пирог! Страсбургский! Бур! Бу! Бу!
Мама и папа выбежали на кухню. Вернулась одна мама.
— Мы звонили в Страсбург. В Страсбурге испекли три пирога по заказу английской королевы. Главный страсбургский пирожник благосклонно отнесся к твоему желанию. Он пришлет тебе один из трех королевских пирогов. Самый большой. Королева не возражает. Папа вылетел в Страсбург…
— Не желаю один из трех! Желаю все три!
— Самолет, вероятно, приближается к Страсбургу. Я прорадирую папе твое последнее желание… Ты не против?
— Прорадируй, а я пока съем свекольник с воблой. — И потянулась ложкой в мою тарелку.
Я едва успела пожелать ей приятного аппетита.
— Все равно не получишь страсбургского пирога, не подлизывайся.
Мне стало смешно, и я уснула.
Ленка Овчинникова рассказывала… Она проснулась и увидела на разрисованном блюде страсбургский пирог. Отщипнула… Вкусно! Еще кусочек… Твердо решила: «Хватит». И отпихнула блюдо. Тут же придвинула и, чтобы пирог не испортился, доела до последней крошки.
Делать за столом Ленке больше нечего было, и оне пошла к двери.
На улице горели лампы дневного света.
Чьи-то мамы и чьи-то папы подметали улицы, гладили школьные формы, решали задачи, заучивали стихи, чтобы не быть застигнутыми врасплох детьми, дрессировали к утру собак, пробовали, что вкусней: рыбий жир или касторка, делали уколы друг другу, мерили температуру, ели столовыми ложками манную кашу…
— Ты меня знаешь, Орлова, я врать не стану, меня затошнило от такой жизни, от таких послушных пап и мам, бабушек и дедушек, от таких мальчиков и девочек… Захотелось домой в родной город, в бабушкину деревню, к собственным непослушным родителям.
Однажды во время завтрака пропал мой аппетит… Надо же! Сию минуту мой аппетит сидел на краю тарелки с медовыми черносмородиновыми варениками в земляничном сиропе, размахивал ручками и ножками, смеялся и пел: