Придет день, и все люди советской земли будут жить в просторных домах с электрическим светом, и вода сама прибежит к людям по трубам.
Когда человек с крылатыми бровями делал передышку, становилось до того тихо, что нетрудно было услышать, как тяжелые лучи вечернего солнца касались красноармейских винтовок.
— Завоюем навсегда Свободу! Счастье! Равенство!
— Да здравствует товарищ Ленин!.. Ура!
Площадь повременила и всей грудью откликнулась:
— Ур-ра!
Новохатск провожал своих воинов.
Дорога катилась между домами, между деревьями, перескакивала по новому мосту речку. Солнце опустилось еще ниже, наверно, для того, чтобы яснее видеть землю.
Кто-то плакал. Кто-то кашлял. Кого-то громко целовали.
Над полком поднялся знакомый всему Новохатску голос Майбороды:
Отец — его неотрывно видел Антоша — ехал на багряной лошади все вперед и вперед в вечернюю даль, и кто ведает, в какую разлуку.
Едва угадывается цокот копыт. Но еще виднеется живая неровная линия всадников, красное знамя. Нет, пожалуй, не знамя — само солнце ведет за собой красноармейский полк.
Антоша бежал за полком… за песней.
Полк торопился. Полку некогда. Полк выполнял приказ революции.
Глава двенадцатая
Ураган сорвал где-то ржавую крышу, швырнул на Стрелицу. Рыжая мокрая старая крыша — железный змей Ленки Овчинниковой.
Посвежела земля.
«Волга» готова отправиться в Новоселенск.
Антон Васильевич прощается со своим фронтовым другом. По этому случаю Степан Романович надел свое почти новое солдатское обмундирование с двумя орденами Славы, орденом Красной Звезды и разными медалями.
И Женя протягивает напряженную ладошку дяде Степану. Тот обнимает Женю и, звякнув всеми знаками отличия, целует в обе щеки.
Женин папа и Женя прощаются с Варварой Гавриловной, с Дусей, с Колей.
А Лене Овчинниковой Женя говорит:
— Гуляй здесь, Ленка. В Синем Колодце есть где гулять.
— Мне теперь не до гулянья, — отвечает Лена Овчинникова, — я стала начинающим писателем. Вернешься в Синий Колодец, почитаю тебе свои произведения… А пока бывай…
Мальчик Коля шмыгнул носом и решительно подошел к Жене. В одной руке у него две красивые титовки, в другой — два очень белых налива. Коля снова шмыгает носом и с трудом извлекает из кармана штанов темно-зеленый полосатый огурец.
Глубоко благодарная, Женя смущенно говорит:
— Спасибо.
Но Коля уже убежал.
«Волга» спешит в Новоселенск.
В воздухе душистая свежесть. Такая бывает лишь после дождя и только на лугах и полях России, населенных цветами и травами, каких нет больше нигде в мире.
Перед самым носом «Волги» проскочил заяц. Он стремительно пронес свое серое пружинистое тело с прижатыми к спине длинными ушами.
Женя с испуганной радостью крикнула: «Заяц!» Анисим Данилович Сурвилло подмигнул Жениному папе: мол, вот кого можно у нас встретить на самой обычной проселочной дороге среди светлого утра.
Лес сменился лугом, красноватым с белизной полем цветущей гречихи. Видно, как пчелы старательно, по-деловому кружат над гречихой, устраиваются на цветах, а другие пчелы, уже потрудившись, тяжело летят с гречишного поля.
Синеколодезная «Волга» остановилась у высокого четырехэтажного кирпичного здания с вывеской «Новоселенский райком КПСС».
Антон Васильевич сказал:
— Ты посиди, Женя, в машине, а мы через минуту вернемся.
— Может, и не через минуту, — сказал дядя Сурвилло, — может, через две.
— Там видно будет.
— Так-то верней, — согласился дядя Сурвилло.
— Погулять можно? — спрашивает Женя, радуясь, что ей не придется идти в учреждение.
— Только от машины далеко не уходи.
— Зачем я буду далеко уходить от машины? Я возле машины, как возле родного дома.
Едва за Антоном Васильевичем и дядей Сурвилло захлопнулась входная дверь райкома, Женя вышла из «Волги».
Улица как улица. Один дом на ней четырехэтажный, остальные трех-, двух- и одноэтажные. Женя читает вывески: «Райисполком», «Райфинотдел», «Райбиблиотека», «Райздравотдел»… Все рай да рай, только паракмахерская и зубоврачебный кабинет — не рай, а все остальное рай.