Пару раз Макс видел это «потом». В смысле, как после этого «потом» убирали комнату.
Одно утешает — уж этих-то придурков прикончат вместе с ним, это как пить дать.
Кстати, о птичках, то бишь, о придурках. По соседству с клеткой расположился тощий прыщавый Ян, который числился медвежатником, а на самом деле мнил себя наикрутейшим парнем во всей Европе. Максу хотелось открутить ему голову с самого их знакомства, а теперь — особенно. Но нет, нельзя, балбес и без того схлопотал по своей глупости. Перебрал чего-то, а теперь твердит, что его душили собственные подтяжки. Дунет еще косяк — и будет рассказывать, как к нему с интимными целями подкатывал пистолет.
Должность обязывала проявлять внимание к подчиненным, Макс неохотно нагнулся над все еще синим Яном.
— Жив? Дышать можешь?
И в ответ на жест заботы получил исполненный истинно арийской ненависти взгляд.
— Отвали, жид поганый!
Еще не лучше. Нужно что-то делать с носом. Ладно, если ему заплатят за исполнение этого задания — на ринопластику хватит с лихвой.
Особенно много он запросит за непредвиденные осложнения. Как бы это сформулировать: «Господин Ягамото, я старался, как мог, но у меня возникли маленькие проблемы с персоналом. Нет, непрофессионалы — слишком мягко. Идиоты — в самый раз. И еще все время хотят меня убить, на что иногда приходится отвечать взаимностью…»
Размышляя о литературных формулах и особенностях психологии итальянских мафиози с японскими корнями, Макс наклонился к Яну и чуть придавил ему горло. Так, чтобы воздуху в грудь поступало совсем немножко.
— Мне нравится Израиль, — не повышая голоса, сообщил он. — Там тепло. Дешевые фрукты. Люди ничего себе. Ты как?
— Боль…к-х-х-х…
— Стало быть, жив. Что ты там начал насчет рас?
Ян жестами показал, что ничего такого, все расы равны, и вообще, он за мир во всем мире. Молокосос. Ведь чех же, а не немец, зачем это дурацкое прозвище? Неофашист, тоже.
Милосердия не получилось, пришлось заняться делом. Он оставил Яна приходить в себя, еще отечески рукой за плечо потрепал, и отправился дальше. Из остальной команды «пингвинов» никто за это время не посмотрел в его сторону.
Вторая клетка. Еще одно нарушение сценария, двое птенцов, которые невесть как оказались в доме в самый ненужный момент. Которые могут опознать его в лицо и которых просто нельзя оставлять в живых, хотя они же не киллеры — мочить подростков!
Напугать, связать, выкинуть где-нибудь… для начала выяснить, какого черта лысого они вообще делали в таком месте в такое время.
Мальчишка уже очнулся и принял сидячее положение. Тот еще волчонок, судя по волосам и одежде — из каких-то местных панков. Ковальски недолюбливал молодежь. Его молодость прошла без особого веселья, но зато с постоянным предсказанием со всех сторон: «Ты не доживешь до двадцати». Теперь ему прочили, что он не дотянет до сорока. Осталось подождать всего год — и все будут твердить, что он с его характером никогда не разменяет полсотни.
— Очнулся, — процедил он. — Думаю, уже понял, что вы вляпались? В твоих интересах отвечать на мои вопросы. Честно и подробно.
Он не пробовал сделать лицо доброго дяди. У него бы не получилось.
Парень продолжал смотреть в равной мере тупо и вызывающе, и Ковальски вдруг порадовался, что руки у этого волчонка скованы за спиной — дополнительная предосторожность. Уж очень мало страха у него в глазах.
Еще точнее — там совсем нет страха.
Кристо действительно не боялся, он был готов зубами перегрызть и прутья клетки, в которой очнулся, и глотку этого типа, который осмеливался говорить с ним в таком тоне. Знать бы еще, как магию в зубы направлять!
Первое задание, Холдон сожри этих людишек! Старик уже почти готов был выложить браслетик — и вот все идет наперекосяк, он и Дара — в клетке (девчонка к тому же еще без сознания), руки за спиной скованы. Хотя он же все равно не колдует через руки, так что можно прямо сейчас ударить этого типа силовой волной через пупок, или что-то в этом роде.
А сил-то на всех хватит?
Кристо считали отморозком, и в учебе он действительно здорово притормаживал, а что касается вежливости или там эрудиции (слово-то какое ругательное!) — это вообще можно забыть. Зато он отличался здравым смыслом, когда его припирали к стенке. И как раз в этом случае приходилось признать, что атака — совсем не выход. Даже если он их вырубит, руки от этого свободными не станут. Освобождать их, пока на него пялится этот, главный, с носом как у целестийской знати — не выход вдвойне.