Домой Юля не поехала. До конца рабочего дня было еще далеко, Валерий наверняка явится так поздно, как сможет, и им вновь придется изображать счастливое семейство перед Танькой. Конечно, можно не пытаться, но дура-сестрица не упустит шанса вцепиться когтями в новоявленную сенсацию. Как же, идеальная Юлечка не ладит с таким же идеальным мужем, и вообще у них дело может дойти до развода. Не успеешь опомниться, как вся родня будет в курсе. А свою родню Юля знала и оттого терпеть не могла. Полезут, упыри, из всех щелей, фальшиво сопереживая и брызгая ядом. Недолго думая, она развернулась и поехала к родителям.
Дом, небольшой, непохожий на недавно оставленный особняк Панариных, показался Юле давно оставленной пристанью, где она могла выдохнуть полной грудью, не скрывая клокочущей внутри боли. Приткнув машину у ворот, Юля отворила калитку и вошла. Дворовая дорожка была залита водой от растаявшего снега. Огород зиял проплешинами черной земли, обнажив перекопанную с осени землю. Посредине стояло пугало облаченное в старый розовый халат, давно выцветший. Намокшие рукава слабо колыхались на ветру. Вместо головы у пугала была тыква с вырезанной на ней мордой. Морду пересекала глубокая трещина. В целом средство устрашения пернатых выглядело жалким.
В кухне, так же как в доме Панариных, тоже пахло выпечкой, только вместо рыбного запаха пахло сдобой. Мать мыла посуду и не стала отрываться от своего занятия, подставив щеку для поцелуя. Отца не было, наверняка сидел у соседа в гараже, обсуждая политику. После выхода на пенсию он заскучал, стал мало двигаться, растолстел, бесцельно пялился в телевизор, пока дочь не придумала ему хобби — алмазную вышивку. Теперь отец полдня сидел за столом и, щурясь, выкладывал на полотне крохотными акриловыми камешками тигров, павлинов и цветы.
— Чего это ты в середине рабочего дня? — удивилась мать. — Или строительство мирового капитализма отложили?
— Мировой капитализм обойдется сегодня без меня, — отмахнулась Юля и заглянула в духовку. — Что печешь?
— Шарлотку. Яблоки купила неудачные, больше половины — гниль, вот тебе и импортозамещение. Все-таки, молдавские и польские были лучше. Ну, не пропадать же добру. Перечистила, вырезала лишнее, тесто завела… Есть будешь?
— Я не голодная, — ответила Юля. — Чаю выпью. Подожду только, пока допечется.
— Это вторая, вон, под полотенцем остывшая, — не поворачиваясь, сказала мать. — А что останется, домой забери, Валерку с Танькой угостишь. Как там Танька, кстати? Не надоела?
— До чертиков, — буркнула Юля. — Пора гнать, а то она быстро обживается. По-моему, она не понимает, что здесь себе карьеры не сделает, особенно если спать до двенадцати, до двух краситься и после идти на приемы. Откуда у нас столько приемов?
— Галка вчера звонила, интересовалась, не обижаем ли мы ее доченьку, — усмехнулась мать. — А я уже чуть ли не поспорить готова, на сколько тебя еще хватит. Надеюсь, она перед мужем твоим задницей не крутит? А то с нее станется без штанов в чужом доме ходить.
— Мам… — начала Юля и замолчала.
Ей нужно было выговориться, спросить, склонить измученную голову на материнскую грудь и поплакать, поскольку раскиснуть кроме как в отчем доме больше было негде, не рыдать же на своей кухне под перекрестными взглядами: напряженным — мужа, любопытствующим — сестры. Это и вовсе будет невыносимо. Уж лучше тут, уткнувшись в мамину титьку, как в младенчестве.
Мать, почуяв неладное, подошла и прищурилась. Не ответив, она отрезала кусок пирога, налила чай дочери и себе и села.
— Ну? — коротко спросила после. — Что случилось?
— Мам, — спотыкаясь на каждом слове, проблеяла Юля. — А когда ты узнала, что отец тебе с теть Ирой изменяет, что ты почувствовала?
Мать сжала губы и посмотрела на дочь потемневшим взглядом.
— Ярость, — медленно протянула она, отхлебнула чай, поморщилась, и добавила. — И… брезгливость что ли. Я бы поняла, кабы он на Шэрон Стоун глаз положил, а эта…
Она махнула рукой.
Юля ее отлично понимала. Несколько лет назад отец решил гульнуть, и гульнул так лихо, что левак на стороне превратился в нечто вроде вялотекущего романа. В качестве любовницы была избрана подруга матери, лучшая… Хотя это было громко сказано, просто подруга, да и то, если б не ее настойчивые визиты в дом Быстровых, дружба давно сошла бы на нет, очень уж разными были эти женщины: красавица-интеллектуалка Елена Быстрова и совершенно неинтересная, глуповатая и пьющая Ирина Оленина. Почему отец кинулся к Олениной, для которой и яичницу-то приготовить было верхом кулинарного искусства, Юля понимать отказывалась. Да и самого романа понять не могла. Разве это роман? Никаких цветов, романтики, прогулок под луной, упаси Боже! Просто секс двух немолодых людей.