Колчина на удостоверение взглянула с беглой ненавистью и опустила глаза вниз, туда, где в щель стали протискиваться детские пальчики, а потом, отпихивая мать, показалась девочка, сверкая заплаканными глазенками.
— Не могла я, — отрывисто выдохнула Жанна. — У меня… того… ребенок болеет.
— Вот мы и пошли вам навстречу, — радостно ответил Кирилл. — И поговорим прямо тут.
— Исключено, — решительно ответила Жанна. — Дочь ослаблена, мало ли какую инфекцию вы принесете.
Она попыталась захлопнуть дверь, но Кирилл ловко вклинил ботинок в щель и сурово сказал:
— Слушайте, я тут не шутки с вами пришел шутить. Вы — свидетельница по делу об убийстве, а, может и подозреваемая. Так что дайте пройти. Или мне выломать дверь, а вас в наручники заковать?
— Не посмеете, — прошипела Жанна. — Не за что меня арестовывать.
— Еще как посмею, — грубо ответил Кирилл. — Ой, как посмею. Надоели мне ваши выкрутасы. Ну что, будем разговаривать, или в кутузку отправимся?
Жанна выдохнула и с мольбой поглядела на Олжаса. На ее лице мелькнуло отчаяние.
— Мына адамды алып кет, мен ертен озiм полицияга барамын, — быстро проговорила она. Кирилл подобрался и метнул взгляд на Олжаса, а тот невозмутимо ответил:
— Кешiр бара алмаймын ол менiн бастыгым. Мен саган сенбеймiн сен менi коп реет алдадын.
(-Прошу тебя, уведи этого мужчину, а завтра я сама приду в полицию.
— Не могу, он мой начальник. Да и не верю я тебе. Ты уже много раз обманывала. (Каз))
В отчаянной попытке не пустить полицию в дом, Жанна еще какое-то время придерживала дверь, а затем приоткрыла, но в тот же момент ее лицо удивленно вытянулось. Кирилл обернулся, и автоматически потянулся к пистолету, проклиная застилавшие коридор ковры, заглушающие шаги.
По коридору шел мужчина с громадным букетом, и свет бил ему в спину. В тусклом освещении коридора незнакомец был как две капли воды похож на Шварценеггера в знаменитой сцене «Терминатора»: кожаная куртка, стрижка ежиком и темные, совершенно неуместные вечером очки. И даже походка была та же — тяжелая, раскачивающаяся, угрожающая. Кирилл был уверен: сейчас букет полетит в сторону, и на его месте в руках незнакомца окажется помповое ружье. Увидев у дверей Жанны полицейских, мужчина остановился, как вкопанный, а потом попятился.
— Стоять! — рявкнул Кирилл. — Полиция!
Мужчина стоять и не собирался. Швырнув букет в сторону, он бросился вниз, перепрыгивая через ступени. Кирилл и Олжас бросились следом. Позади громко хлопнула дверь.
На первом этаже консьержка валялась на полу, перебирая ногами и изрыгая проклятия, охая и стеная, но разбираться с ней было некогда. Выбежав во двор, Кирилл и Олжас затравленно оглянулись по сторонам. Незнакомецкак сквозь землю провалился. Полицейские поспешили к воротам.
— Давай налево, — скомандовал Кирилл, и сам побежал, только направо. В пустынном переулке не было ни души, и только где-то вдали на собачьей площадке визгливо побрехивала чья-то шавка, да весело смеялась девчонка. Пробежав до угла. Кирилл подвернул ногу, затем провалился в лужу и, проклиная все на свете, поковылял обратно.
Мужик, крепкий, спортивный, с дорогим букетом наперевес явно шел к Колчиной. Это тоже наводило на мысли. Скорее всего, перед ними только что был убийца.
Олжас показался с другого конца улицы и развел руками — не то упустил, не то не нашел. Кирилл махнул рукой и, прихрамывая, пошел навстречу, злой и несчастный. Попадись ему сейчас этот мужик или его подружка Колчина — поволок бы в СИЗО без всяких разговоров. И ботинки жалко, новые ведь совсем…
Он понял, что все это время сжимал в руке пистолет, только когда позади Олжаса вдруг вспыхнули фары. Понял и заорал — «Отойди! Отойди!», точнее думал, что орет, а на деле лишь бестолково махал руками и выл, пока громадная махина, слепя фонарями, уже летела вперед, сминая, раздавливая, словно тряпичную куклу его напарника, друга, маленького щуплого казаха. И когда фигура Устемирова провалилась под тупое рыло «Лэндкрузера», Кирилл с диким криком выпустил в машину всю обойму. Машина прыгнула вперед с визгом и боднула Миронова грязным боком, да так, что он кувыркнулся в грязь, а потом, с фырчанием, исчезла за углом.
Он продолжал выть даже когда, грязный, мокрый, машинально стискивая табельный «ПМ» полз к вдавленной в лужу марионетке, когда тащил умирающего Олжаса подальше от дороги, и когда к нему боязливо подбегали сердобольные люди. Олжас несколько раз хрипло выдохнул в его руках, забился в агонии, а потом затих, отвернув лицо в сторону, где, словно на месяце, грязью было вымазана только одна половина. Вторая осталась чистой, с тусклым взглядом черных глаз, да кровавыми потеками из носа и ушей.