Толпа стояла притихшая. Такого еще не было здесь оратора. Обычно — стращали, угрожали, а этот — будто советуется, раздумывает вместе со всеми.
— Вот, я и говорю, надо ехать без промаха! — поняв настроение толпы, заторопился оратор. — Чтобы жить хорошо. Самому и детям! Один раз живем, где приютили — там и родина!
— Где в России жил? — крикнул коренастый, седой русский.
— Я-то? — усмехнулся оратор. — Сам-то я вятский, — начал он.
Курт наконец вспомнил, где он видел этого человека. Ведь это был покупатель его пальто на базаре около рейхстага. Как же так, тогда он выдавал себя за немца, а теперь за… русского?
Кто-то, стоявший ближе к трибуне, перебил оратора:
— Так вы работали в Самаре что ли?
— Да, да! — подтвердил оратор. — Завод там, ого какой!
— Врешь! — оборвал его кто-то. — Там нет металлургического завода.
Толпа глухо зашумела.
— Брешет и этот!
— Того же поля ягодка!
— Власовец, сволочь!
— Предатель!
Около трибуны над толпой поднялись кулаки. Оратор с опаской отодвинулся вглубь трибуны и сразу весь как-то осунулся, сжался, будто нахальный пес после пинка. У микрофонов появился один из помощников коменданта.
— Господа, прошу соблюдать спокойствие! — Голос его, не повторенный выключенными репродукторами, доносился глухо, издалека, но угрожающе и зло.
Толпа забушевала:
— Давайте советского представителя!
— Откройте лагерь, мы сами разберемся, куда идти и ехать!
Помощник коменданта поднял руку, требуя тишины. В толпе зашныряли какие-то подозрительные, пронырливые личности, стараясь пробраться к кричавшим у трибуны. Но около тех плотно сдвинулись соседи, и попытки этих подозрительных людей пробиться к ним не увенчались успехом.
— Господа! — вдруг рявкнули все репродукторы, и, как показалось Курту, это заставило притихнуть собравшихся. — Нам известно, что среди вас есть ярые коммунисты, которые подстрекают вас к возвращению! — гремело со всех сторон, заглушая рокот толпы. — Мы их не держим! Мы откроем для них ворота, пусть они назовут себя!
И снова закричали в толпе:
— Старая песня!
— Где те, которые назвали себя коммунистами?!
Курт, взглянув на часы, торопливо покинул площадь.
Помощник коменданта Флик ожидал его на крыльце. Он улыбнулся Винеру, предложил ему сигарету, спросил, все ли в порядке дома.
— Да, да! — взволнованный только что виденным, ответил Курт. — Благодарю, господин Флик.
Не успели они еще занять свое рабочее место, как дверь распахнулась, и в комнату вошел коренастый, седой русский. Курту почему-то показалось, что русский шел за ним. Русский быстро прошел к столу и, не обращая внимания на жест Флика, приветливо приглашавший присесть, громко и отчетливо сказал:
— Я прошу отпустить меня из лагеря!
— Простите, ваша фамилия? — остановил его Флик. Не дожидаясь, когда Курт переведет ему вопрос Флика, вошедший ответил:
— Это я отвечал сотни раз. В конце-концов, что зависит от того — Иванов я, или Петров? Я — русский и требую, чтобы мне представили возможность быть у русских!
— О-о! Да вы прекрасно говорите по-немецки! — восхитился Флик. — Но я хочу сказать другое… Я еще не знаю случая, чтобы здесь задерживали кого-либо силой. Это, видимо, какое-то недоразумение. Я могу вас заверить, что вы завтра будете отпущены из лагеря, но… для этого необходимо оформить некоторые… соблюсти некоторые формальности, — улыбнулся Флик. — Он, будто прося его извинить, развел руками. — Без этого нельзя. За каждого человека, находящегося здесь, администрация лагеря несет строгую ответственность. Вы числитесь в лагерном списке, и он передан Советскому Командованию, как же мы вас можем отпустить на все четыре стороны?
— Хорошо, записывайте. Я — Тропинин Борис Антонович. Житель Донбасса. Желаю вернуться на родину. — Тропинин из-под нависших бровей посмотрел на Флика. — Этих сведений вам достаточно?