— Выкинут они ее. Зачем она им? — тихо проговорил Курт и подумал: «Бандиты с Восточной зоны…» Он обернулся к жене. — Видишь, Анна, как хорошо, что зона охраняется. А ты ругаешься, что в Восточную зону не пускают.
— Там живет моя сестра, не молу же я бегать за пропуском каждый раз, когда мне надо увидеть Лотту?
— А, сестра, сестра! — недовольно воскликнул Курт. — Если бы не отбили наши вещи на границе, что бы ты тогда говорила? И вообще, что там делает твоя сестра? Меня уже спрашивали об этом. Ты хочешь, чтобы я потерял работу? Зачем ты бегаешь к ней?
— Что она делает? Работает. Там все работают.
— Все? Скажешь такое!
— А ты больше слушай Флика! Он тебя научит всему.
— Анна, не смей при мне так говорить о моем начальнике! Я не хочу потерять работу.
… Крузе ожидал в кабинете результатов восстановления зачеркнутых строк в записной книжке русского, взятой сегодня его агентами у Курта Винера.
Только далеко за полночь из лаборатории сообщили, что удалось восстановить фамилию владельца книжки.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Тропинин сидел в комнате барака, углубившись в свои невеселые мысли. Попытки бежать из лагеря проваливались. Видимо, ни одно из писем в адрес Советского Командования не достигло цели.
«Что делать?» Сколько раз Борис Антонович задавал себе этот вопрос и каждый раз, думая, каким секретом обладает он, находил новые силы, чтобы продолжать борьбу.
Все началось с того, что кто-то из предателей, опознав его в лагере военнопленных, донес оккупантам о его научных работах в области геологии. Тропинину предложили работать в Донбассе. Он наотрез отказался. Ему угрожали. Потом пытали в застенках гестапо. Ничего не добившись, фашисты отправили его в Освенцим. По до-дороге в лагерь Тропинин бежал из эшелона, но был пойман, избит и снова брошен в вагон.
Изможденного, больного сыпным тифом, его привезли в Освенцим. Что было дальше, он понял значительно позже. Когда после продолжительной болезни Тропинин открыл глаза, он был поражен тишиной и обилием людей около его постели.
— Где я? — еле слышно прошептал он.
Все облегченно вздохнули, заулыбались. У Тропинина от радости посветлели глаза, но у него не было сил даже на улыбку. Услышав чужую речь, он вдруг все припомнил. И ему стало страшно. Страшно оттого, что он не понимал, почему его лечат в этой прекрасной палате, почему фашисты, а он не сомневался, что это были они, обрадовались, когда он пришел в себя? Было непонятно и поэтому страшно.
С каждым днем он набирался сил. Бориса Антоновича хорошо кормили, были предупредительны. Если бы фашисты истязали Тропинина, ему было бы легче. «Почему они так относятся ко мне? Что сделал я для них?» Ничего не понимая, он целыми днями ходил по палате.
Как-то к нему в палату вошел высокий, статный, начинающий седеть врач. Холеная бородка клинушком, небольшие нитки усов, добродушный взгляд — сразу бросились в глаза. Присев к окну, он долго молча смотрел на настороженно застывшего около тумбочки Тропинина. Потом радушно улыбнулся, весело заговорил по-русски:
— Вижу, наконец-то вы поправились. Теперь можно и поговорить. Думал, что не удастся отвоевать у бога вашу душу, но нет, вытянули! Ждал, ждал я этого дня. Мучает меня один вопрос. Давно мучает. — Он помолчал, продолжая улыбаться. — Борис Антонович, скажите, пожалуйста, почему вы отказались работать… — Он пожевал тонкими губами так, словно у него во рту была масса слов и он выбирал самые нужные, переворачивая их медленно и с усилием. — Отказались работать на немцев? Конечно, вы заговорите о долге перед родиной, о том, что вы окончили институт при советской власти. Все это так, все это абсолютно правильно! Но? Не кажется ли вам, что вопрос с Россией решен?
Тропинин, наблюдая за говорившим, молчал.
— Посмотрите на карту. Днями решится судьба Москвы. А вы прекрасно понимаете, что история войн очень проста: пала столица — перестает существовать государство! — Врач волнуясь поднялся, но не подошел к Тропинину, а облокотился на подоконник. — Если не считать похода Наполеона, то так всегда было. Тем более теперь, когда половина России в руках неприятеля. Да какая половина! Хлеб, уголь, металл, машины!.. Да, извините, пожалуйста. Меня так волнует встреча с вами, что я даже не сказал — кто я. Я, Горчаков Георгий Игнатьевич, русский. Правда, помимо моего желания, а по воле родительской я вырос в Германии. Тут же получил образование и стал врачом. Вот коротко о себе. О вас я знаю, что вы геолог, автор нескольких научных трудов. Мне этого предостаточно. Но мне хочется выяснить мучающий меня вопрос. Можно задать его вам?