В дверь постучали.
— Да! — ответил Тропинин.
Вошли трое полицейских. Один из них коротко приказал:
— Одевайтесь!
Тропинина ввели в комнату коменданта лагеря. За столом, рядом с комендантом, сидел пожилой майор Советской Армии. Как только Тропинин переступил порог, майор, чуть улыбаясь, принялся рассматривать его. Борис Антонович еле сдерживал радость. Майор поднялся, шагнул навстречу.
— Здравствуйте, здравствуйте, Борис Антонович, — протянул руку майор.
— Товарищ… товарищ майор! — Тропинин беспокойно оглянулся на коменданта. Тот внимательно наблюдал за ним. — Наконец-то я вижу своих! — вырвалось у Бориса Антоновича.
— Садитесь, садитесь, Борис Антонович, — пригласил майор, пододвигая стул. — Рассказывайте.
— Идемте отсюда, товарищ майор! Все потом… потом!
Майор улыбнулся, усадил Тропинина.
— Борис Антонович, я понимаю вас. Вам не терпится, вас ждет семья… такая разлука. Но, понимаете, — майор сокрушенно развел руками, — необходимо соблюсти некоторые формальности. Есть кое-что неясное у них, — он кивнул головой в сторону настороженно слушающего коменданта. — У них некоторые данные не сходятся с нашими…
— Потом все уточните, — заволновался Тропинин.
— Нет, дорогой мой, их надо здесь выяснить. Рассказывайте, кто вы, откуда родом?
Тропинину вдруг показалось что-то знакомое в этом голосе. До сих пор он видел только советскую форму на майоре. Мысли мелькали так быстро, что Тропинин даже растерялся. «Почему для этой встречи меня вызвали ночью? Почему в этой комнате полутемно, а обычно было яркое освещение? Где он видел эти тонкие, жесткие губы, такие, как у майора? Откуда ему знакома эта ласковая улыбка и настороженно ожидающие чего-то глаза?..» Сделав вид, что он собирается с мыслями, Тропинин смежил веки и пристально вгляделся в лицо майора. «Где я встречался с ним»?
Выждав несколько минут, майор заговорил:
— Понимаете, Борис Антонович, — он пожевал губами и, подбирая слова, повел из стороны в сторону подбородком, будто ворочал во рту какие-то тяжелые глыбы, — вы назвались каменщиком, и это нас смущает.
Борис Антонович опустил голову. Представил, что у майора маленькие ниточки усов, холеная бородка клинышком, и взглянул на него. Перехватив этот взгляд, майор невольно отодвинулся в тень. Это не ускользнуло от внимания Тропинина. Страшным усилием воли он сдержал себя: перед ним стоял… Горчаков! Обожженные стальными раскаленными кольцами руки Бориса Антоновича вздрогнули. Тотчас овладев собой, он поднял голову и, глядя на Горчакова, спокойно сказал:
— Да, я каменщик. Но… разве это меняет положение? Я же советский человек, — Тропинин снова заговорил взволнованно. — Я стремлюсь на родину. Разве нашей стране не нужны каменщики? Я ничего не понимаю. Объясните мне, пожалуйста.
— Видите… Вы не так меня поняли, — майор забарабанил пальцами по столу, и Тропинин представил себе эти пальцы, когда они вот так же барабанили по столу, а у него дымились и горели руки. — Мы, конечно, предоставляем возможность каждому… каждому советскому гражданину вернуться на родину, домой, к семье. Но, я повторяю, у нас есть сведения, что Тропинин — геолог, а вы Тропинин — каменщик. Формальности нашего соглашения с ними, — майор снова головой кивнул в сторону коменданта, — таковы, что они передают нам людей, данные о которых сходятся с нашими данными. Теперь придется запросить о проверке вашего адреса, и только тогда они вас освободят. Понимаете, как оно получается, — Горчаков-майор встал, будто задумавшись, незаметно отошел в тень.
«Сейчас он облокотится на подоконник, — подумал Тропинин. — Подлец! Я снова в руках той же шайки!» И, когда Горчаков облокотился, Борис Антонович взглянул на коменданта. Тот, полуприкрыв глаза, наблюдал за происходившим.
Горчаков выпрямился, спросил:
— Борис Антонович, может, вы хотите что-нибудь сообщить Советскому Командованию? Можете… в письменном виде. Я передам.
Тропинин согласился. Быстро написав все, что он обычно отвечал на опросах в лагере, подал листок Горчакову. Тот, не читая, сложил его четвертушкой, сунул в карман.
— Сколько времени займет проверка? — спросил Тропинин.
— Не беспокойтесь. Мы не забудем о вас. Проверка займет три-четыре дня, — Горчаков, козырнув коменданту, протянул руку Тропинину. — До свиданья!
Тропинин подал руку (Горчаков не должен знать, что он узнал его).